1 марта 1925 г. До Таянфу осталось три перехода. Китайцы начали оказывать более серьезное сопротивление. Говорят, что будто бы у них чуть ли не русские инструкторы из СССР. Во всяком случае, теперь они наш огонь выдерживают хорошо, да и сами стрелять стали намного лучше, так что иной раз приходится, находясь в цепях, вырывать даже окопы, укрываясь от их пуль. Генерал Нечаев говорит, что послезавтра подойдем к Таянфу.

10 марта 1925 г. Бои приняли неожиданно упорный характер – дело даже доходило до штыкового удара, от которого китайцы в панике бежали, не приняв его. Нечаев, как всегда впереди, ведет части в бой. Слева от нас – наш 3-й батальон, справа – 2-й. Я – в резерве второй день. В отряде уже есть потери – убит поручик Лукьянов и шесть нижних чинов.

18 марта 1925 г. Утром 15-го числа, можно сказать, на плечах противника, после упорного боя, наша бригада ворвалась в Таянфу. За все время похода наши потери – убиты трое офицеров и десять нижних чинов. Ранено два офицера и 24 нижних чина. Для китайской войны – это много. Китайцы, почему-то начинают оказывать сильное сопротивление и проявлять стойкость в бою. Кто лихо действует – так это броневой дивизион Кострова. Мы расположились в городе, а он полетел дальше, преследовать противника.

19, 20 марта 1925 г., Таянфу. Таянфу – типично китайский город. Скученное население, одна широкая, пыльная улица, от которой в стороны расходятся узенькие улочки, застроенные маленькими грязными фанзами. Все целый день торгуют, кто чем. На каждом углу харчевки. Менялки – закрыты, большие лавки – тоже, т. к. город дважды подвергался разграблению китайскими солдатами. Они грабили главным образом купцов, большие магазины, менялки и т. п. О Кострове сведений нет. Он по собственной инициативе двигается дальше по железной дороге на Кайфын.

22 марта 1925 г. Костров продвигается вперед, забирает массу пленных. Он совершенно оторвался от главных сил, и возникает опасение, как бы он не попался, если китайцы узнают, что его никто не прикрывает.

2 апреля 1925 г. Сколько здесь простоим – неизвестно. Надо привести в порядок части, пополнить запасы патронов. Для продолжения наступления надо подождать подхода наших кавалерийских частей, которые еще оставались в Цзинани, поскольку они ещё не были готовы к походу.

Операции расширяются, и части нашей группы совместно с китайской бригадой идут на юг. Командир последней генерал-майор Бао – храбрый офицер и хороший командир. Он отлично командовал полком в начале кампании, а затем получил бригаду.

3–5 апреля 1925 г. Наш полк погрузился в поезда и отправился обратно в Цзинань для того, чтобы развернуться в дивизию. Тут остаются броневой дивизион, заслон из отрядов пехоты и кавалерии (эскадрон). После переформирования планируется взятие Кайфына и затем – начало операции в сторону Тяньцзиня и Пекина. Чжан Цзучан непременно хочет сесть на пекинский престол.

20 апреля, Цзинань. Снова на зимних квартирах. Говорят, что начальником штаба дивизии назначат полковника А.А. Тихобразова. Ходят слухи, что человек он – хороший. Штаб расположился за городом, в трех верстах от шоссе, проложенному ещё немцами, в бывших же немецких казармах. Тут в мирное время стояла какая-то охранная часть.

Дело ставится хорошо и широко: говорят, что заводят собственный оркестр, закончено формирование личной охраны Дубаня из русских. Наша бригада переформирована в 65-ю дивизию особого назначения, куда входят все русские части. Имеется артиллерия, формируется кавалерийский полк и казачьи сотни. В занятых городах учреждены этапные пункты. Зато усиливаются интриги, каждый тянет в свою сторону. Меркулов думает о том, как бы побольше нахапать, и воровство, по-видимому, идет просто оглушительное. Сыновей своих он попристроил: двоих он поставил во главе контор, которые учредил в Дайрене и Тяньцзине, а третьего устроил майором китайской службы и определил при своей особе в качестве «штаб-офицера для поручений». Этот последний целыми днями сидя в штабе, пьянствует или уезжает в Тяньцзинь, где пропадает по барам.

1, 2 мая 1925 г., Цинан. Смертельная жара начинается. Душно, мокро как-то мокро. Ничего не хочется делать, а выпьешь водки так беда – все разморит.

У нашего Дубаня – 22 жены. Как говорят, из них несколько русских. Он устроил у себя банкет, конечно, пригласил Нечаева, Меркулова и нашего Чехова. Дубань говорил, что любит русских. Он всегда защищает провинившихся нижних чинов и запрещает расстреливать русских солдат. Он не раз заявлял: «Китайский люди – много, его можно расстреливать, а русских – нет, его – шибко хороший солдат».

20 мая, Цинан. Был смотр, на котором присутствовал Дубань. Он – высокий, огромного роста китаец, с гладким калмыцким лицом. Наш Нечаев перед ним прямо карлик со своими слегка выкривленными каваллерийскими ногами за ним едва поспевал. Он все спрашивал: как получаем довольствие, вовремя ли платят ли жалование, есть ли табак и все такое прочее. Кажется, этот китаец заботится о нас лучше, чем наш русский Меркулов.

1 июня 1925 г., Цинан. Жара – ужасная, ничего нельзя делать. Ночью из-за этого почти не спишь. Кроме того, не дают покоя москиты, от них нет спасения, не сомкнешь глаз, а если чем накроешься, то нельзя дышать. В такую жару все, что прикасается к телу, сейчас же вызывает испарину и на этом месте выступают мокрые пятна. Все ходят, как сонные мухи.

25 июня 1925 г. Стоим на месте. Учимся, пьем водку и пиво. Наверху – грызня и интриги. Все переругались и ненавидят друг друга и со всеми сварами и спорами лезут к Дубаню. Вот наш русский характер!

Генерал Нечаев приказал сформировать из лучших людей свою ударную юнкерскую роту и назначил меня ею командовать.

28 июня, Цинан. Принялся за формирование юнкерской роты. Я подчиняюсь непосредственно генералу Нечаеву. Он сказал, что никакого отношения к Михайлову и школе Тарасова мы не имеем.

2 июля, Цинан. Моя рота, так сказать, будет образцовой. Людей я подобрал, обмундирование получил и назначил в нее четырех офицеров. Среди них есть нижние чины – георгиевские кавалеры периода Германской войны и с медалями за храбрость.

Все части сейчас стянуты в Цинан. Летом, во время полевых работ, когда китайцы убирают хлеба, воевать избегаем и мы, и противник – иначе и самим будет есть нечего. В Китае существуют свои законы гражданской войны. Во-первых, чаще всего воюют тогда, когда вырастает высокий гаолян, который может скрывать передвижение войск. Потом осенью, когда уже все убрано, у крестьян есть несколько скопленных серебряных долларов. Друг в друга китайцы больше стреляют для вида, потерь стараются наносить как можно меньше, только в последнее время мы, русские, научили их другой войне – с одной стороны большевики, с другой – белые. Китайцы этим недовольны и говорят: «Так воевать – негодная, наша мало-мало стреляй, играй, играй, и довольно, а ваша шибко много стреляй, много убивай пухао, пухао, шибко пухао!»

10 июля, Цинан. Занятия, обед в собрании, после которого – часа два томительного сна из-за ужасной жары и потому еще, что большую часть ночи спишь очень скверно, из-за духоты и москитов. Что скверно, так даже под утро прохладнее не становится и духота почти не спадает, воздух все такой же неподвижный и тяжелый. Живем в китайских домах с бумажными потолками, с окнами в мелком переплете, заклеенными тонкой рисовой бумагой. Здесь нет никаких уборных ни в самих строениях, ни во дворе. Их заменяет любое место – на задворках или у забора. И оставленное не пропадает: с раннего утра бегают китайцы с корзинками, собирая туда отбросы и все остальное, все это прессуют, утрясают и, набрав целую корзину, садятся и начинают лепить из этой массы круглые плоские лепешки, которые затем уже бегут продавать. Они выкрикивают название своего драгоценного товара и быстро от него освобождаются – все это идет на удобрение и охотно раскупается.