Он повесил ей на спину арбалет, засунул колчан под тулуп. Она смолчала. Возможно, почувствовала, что без возни не обошлось бы.

– За тобой в Морвак они не полезут, – попыталась она еще раз. – Если пойдешь один – есть шанс. Со мной – никаких. За мной будут гнаться и на той стороне. Здесь никаких стражников нет, а до ближайшей деревни от границы миль шесть будет. Не донесешь. Сердце разорвется.

– Ну и славно. – Он поправил ей шарф из споротого рукава. – Ну и хорошо. Всю жизнь мечтал именно так концы отдать. Поддевкой, которая меня насмерть заездит.

– В любовных объятиях, – тихо договорила она с горечью. – А то…

– Именно, – мягко прервал он. – В любовных объятиях.

Они отвели взгляды. Не хватило храбрости закончить. Дебрен подхватил Ленду под мышки, помог подняться. Потом повернулся, опустился на одно колено, попятился, подставляя спину, – и выругался.

– Кажется, мы кое-что забыли.

Она присела рядом с ним на снег. Лицо у нее слегка зарумянилось. Ничего больше.

– Прости, – бросила она с хорошо разыгранным безразличием. – Никогда на неоседланного коня не садилась, а теперь еще и ты все у меня в голове поперемешал… Может, оно и к лучшему. Все равно ничего из этого не выйдет. Во мне весу не меньше, чем в тебе, а то и больше. А с этой пакостью, – она коснулась промежности, – так уж больше наверняка. Уж чего-чего, а железяк он на меня не пожалел.

Дебрен вынул нож и, не глядя на девушку, начал сдирать с ближайшего трупа суконный балахон.

– Знаю, что не вправе спрашивать, – буркнул он. – Но при нашей ситуации… Пояс на замке или только опечатан? Прости, что…

– Нечего прощать. – В ее голосе было немного горечи, но говорила она, пожалуй, искренне. – Эта дрянь обдерет тебе шею до кости. Вопрос законный и уместный. Я отвечу. Ты что, и правда думаешь, что я позволила бы себе опечатать задницу и покорно таскала бы пятнадцать фунтов какой-то засра… – Она на мгновение осеклась, но почти тут же, слегка лишь покраснев, закончила: -…засраной железяки?

У Дебрена даже веко не дрогнуло.

– Если бы хранить верность просил человек, которого ты крепко… – Он не договорил. – Нет, черт побери, ты права. Это не в моем стиле. Глупый вопрос. Прости. Конечно, замок.

– Хуже, – спокойно бросила она. – Заклинание.

– Любой в меру приличный замок дополняют заклинанием. А уж пояса верности – обязательно. Не обижайся, княжна, но каким-нибудь пустяком бабу в узде не удержишь. Располагая временем, а порой еще больше – желанием, ну и всяческими шпильками под рукой…

– У моего пояса нет замка, Дебрей. Кстати, зачем тебе эти тряпки?

– Для седла. – Он обмотал полосами полотна свернутый роликом балахон, примерил, проверил, как лежит на шее. – Ерунду порешь, княжна. Без какого-нибудь замка невозможно заковать пояс верности девицы. Прости, я хотел сказать, женщины.

– Но ты сказал правду, – буркнула она. – Не пойми меня неверно, я говорю не для того, чтобы перед глазами у тебя гордо невинностью размахивать.

Он на несколько бусинок оторвался от самодельного седла. Оно, конечно, было важным и могло решить вопрос жизни. Но и другие проблемы, хоть и не столь важные, могли тоже.

– Ленда, я знаю, что на Западе процветают ханжество и мракобесие, – сказал он, внимательно глядя на нее. – Но, вероятно, твоей матери каким-то чудом удалось вдолбить тебе, что невозможно забеременеть и одновременно сохранить девственность, ту, что позволяет "гордо размахивать невиностью". Так что я не совсем понимаю, о чем ты.

– Видишь ли, я так же беременна, как и ты.

– То есть… Не… не беременна?

– Я солгала твоей матери, – упредила она очередной вопрос. – Матери будущего внука она скорее серебра одолжит, чем взявшейся неведомо откуда бабе, задурившей сыну мозги. Разлюбить легко, а ребенок это ребенок. Ну и госпожа Занута всем рассказала. Хоть, по правде говоря, не без моей воли.

– Я думаю, – просопел Дебрен.

– Думаешь, да не о том, что надо. Перед полетом насели на нас портодромные медики, исследовать начали, заставляли натираться паракатом. Я не хотела себе пальцы калечить, по лапам их колошматя, а главное – объяснять, что за железяки у меня на заднице, вот и сказала, что дитя ношу и никому под юбкой копаться не дам, потому как мне еще моя беременность дорога.

Дебрен укрепил скатку сукна на плечах, помог Ленде встать и присел, чтобы всунуться между ее ног. Она схватила его за руку, придержала.

– Погоди, Дебрен, главного ты еще не слышал.

– У нас впереди девять миль для разговоров. – Он улыбнулся. – Не стискивай мне уши ногами, вот и успеем еще до чертиков наговориться.

– Меня и десять-то шагов нет смысла тащить. – Хоть ей и было больно, она убрала руки, опирающиеся о его плечи, и встала на поврежденные ноги. – От меня ни одному мужчине никакого проку. Этот пояс… История долгая, но пересказать ее можно кратко. Его невозможно снять.

Он глядел ей в глаза, поэтому ничего не сказал. Не рассмеялся, не спрашивал, не пытался спорить и втолковывать, что она плетет глупости. Может, и плела, но верила в то, что говорит.

– Идем, – буркнул он. – Держись прямо.

– Ты не понял, что…

– Понял. Пошли, Ленда.

Он свалился на полпути до ближайшего пограничного холмика, хоть вначале прикинул расстояние – до холма было не больше, чем полторы мили. Несмотря на это – свалился. После столетий муки и боли. И тишины. За все время они не обменялись ни словом.

Он лежал, тяжело дыша от усилий, и не чувствовал холода, не ощущал сыплющегося под одежду снега. У него не было сил протестовать, когда она положила его голову себе на колени. Он боролся с тошнотой.

– Уж лучше б ты был лгуном, – прошептала она.

– Я передохну нем… немного, – прохрипел он. – Сей… сейчас пойдем.

– Когда-то мы втроем несли одного раненого. Он был поменьше меня, а нас было трое солдат. Один к одному, что мужики, что баба. Не такие, как ты, хлюпики. И трое нас было. – Она осторожно стерла пот с его лица. – Через две клепсидры мы бросили ношу. Куммонский отряд вслед за нами шел, почти наверняка беднягу нашли и хорошо, если сразу, без мук прикончили. Мы знали, что так будет, и он тоже знал. Но ни о чем не просил. Потому что отличный был парень и понимал, что пусть уж лучше один в муках умрет, чем все четверо. А мы бы издохли, как загнанные лошади.

– Я тебя не брошу. – Он прикрыл глаза, повернул голову, чтобы чувствовать щекой тепло, исходящее от скрытого полотном бедра. – Теряешь время.

– Во мне от женщины осталось столько же, сколько в евнухе от мужчины. Время теряешь ты. Я уже десять лет каждый кусок золота на чародеев трачу. А на войне случались такие трофеи, что у тебя бы глаз побелел. Ты б удивился, как легко языческого рыцаря в труп превратить, когда он в нападающем девку распознает, глупеет и не знает, что с саблей делать. Так что мне было чем за консультации платить. И не каким-нибудь хапугам или бродягам вроде тебя без твердой репутации. К самым лучшим ездила. От Тимбурка до Хангельскара в Совро. Мэтры с бородами по пояс только руками беспомощно разводили. Говорили: мол, слишком низкая частота. Множество ученостей я наслушалась, и из всех только одно следовало: пояс заколдован как незнамо что, и никто железяку добром не снимет, кроме того, который его на меня надевал. Да и у него тоже еще неизвестно, получится или нет. Каждый второй маг болтал что-то о многоступенчатой неубираемости. А силой – невозможно. Я бы не выжила.