А теперь оказалось, что через спутниковую сеть Пек получил снимки от друзей. На них Прыгалка была «во всех ракурсах» — и спереди, и с боков, и со спины.

— Почти такая же, как у тебя! — удивился Марко.

— Да. Только про скакалку они не догадались.

— Все равно скакалка… она тут как будто есть, — заметил Икира.

— И сделано всё не в пример профессиональнее, чем у меня, — сказал Пек, меня кадр за кадром. — Постарались ребята. А?

— Да… — помедлив, кивнул Марко.

Пек внимательно посмотрел на него.

— Чую в тебе… некоторое сомнение. Не так ли?

— Нет, не так… только…

— Что?

Марко переглянулся с Икирой. Тот смотрел понимающе.

— Пек, снимки очень хорошие. И по ним, наверно, можно будет сделать статуэтки без этих… без изъянов… Только…

— Что?

— Только они будут… просто статуэтки. А та Прыгалка, глиняная, она… будто живая… Икира, правда?

— Правда, — кивнул Икира. — Я так же думал, только не знал, как сказать.

— Постараюсь обобщить ваши мысли, коллеги, — заявил доцент и референт Кротов-Забуданский, почёсывая небритый подбородок. — Вы хотите убедить меня, что самая талантливая реконструкция не заменит подлинник. А я и не спорю, вы правы. В оригинал автор вкладывает живую душу, а копия всегда остаётся копией… Тонкие натуры это чувствуют. А вы ведь тонкие натуры, не так ли?

— Никогда не поймёшь, зубоскалишь ты или всерьёз, — насупился Марко.

— Пек всерьёз, — сказал Икира.

— Да, я всерьёз… Но я не знаю, где решение вопроса…

— А не надо решения! Пусть будет всё, как есть! — Марко не стал скрывать свои тайные мысли. — Будут копии, и будет настоящая Прыгалка! Пускай такая, как нашлась… А потом учёные, может быть, придумают способ…

— Какой? — очень серьёзно спросил Пек.

— Ну, помнишь, мы говорили про память вещества. Как оно стремится сохранять формы предмета. Может быть, люди научатся пробуждать эту память… И восстанавливать…

— А! Мы говорили о руках Венеры Милосской…

— Да. Только для неё хотели сделать искусственные руки, а здесь — чтобы настоящее. Называется «регенерация»…

— Ну да! — оживился Пек (вроде бы опять слегка насмешливо). — Делают прибор в виде этакого волшебного ларца. Кладут в неё Прыгалку. Нажимают кнопки, запускают программу… Через пять минут откидывают крышку и достают целёхонькую девочку. Да?

— Да! — сказал Марко с вызовом. — А что такого?

Вообще-то он думал о другом способе. Что неплохо бы научиться пробуждать в ладонях тёплые струны с волшебными свойствами. Возьмёшь в руки фигурку с отбитым плечом, подержишь, согреешь, и плечо — вот оно… Спрячешь в кулаке ножку с отбитой ступней, зажмуришься, вздохнёшь, и ножка — целёхонька…

О таком способе Марко сказать не посмел. Но ларец — тоже неплохо.

— Да! А что такого? Может быть, люди сумеют… когда-нибудь…

Нет, насмешки у Пека не было. Он отозвался вполне серьёзно:

— Да. Может быть… Но мне кажется, что ты думаешь гораздо дальше…

— Что… дальше? — почти испугался Марко.

Пек чуть улыбнулся:

— О волшебном сундуке, из которого выйдет живая девочка… Икира, я правду говорю?

Икира молчал. Достал рогатку и целился из неё в пустое небо. Икира никогда не врал, но и друзей не подводил.

— Ну вас… — пробормотал Марко.

— Значит, я угадал… Ты слышал про Пигмалиона?

— Кто такой? — надуто сказал Марко.

— Не слышал… Эх, современная молодёжь… Есть легенда о древнем скульпторе, который силою любви оживил прекрасную статую девушки, которую изваял из мрамора…

— Никого я не ваял! — тихонько взвыл Марко. — Я просто нашёл!.. Ещё и любовь какая-то… Ты пережарился на солнце.

Пек не обратил внимания. Продолжал.

— На этот сюжет написано немало произведений: романов, драм, комедий. У старого забытого поэта есть стихотворение «Пигмалион»…

— Ты набит стихами, как подушка куриными перьями! — Марко своим нахальством хотел отвлечь Пека от рассуждений о любви (пришло же доценту-корреспонденту такое в голову!)

Пек, вроде бы, отвлёкся.

— Я не набит, а лишь слегка начинён. Стихи запомнились, потому что там замечательные рифмы:

Феб златокудрый

Закинул свой щит златокованый за море.

И растекалась на мраморе

Вешним румянцем заря…

Это когда Пигмалион увидел мраморную глыбу, подходящую для статуи… Феб, как известно, бог солнца, щит его — солнечный диск… «Щит златокованый за море… и растекалась на мраморе»… Прекрасно, да? Нынешние стихоплёты должны лопнуть от зависти!

— По-моему, ты это сам сочинил, — заявил Марко, чтобы ещё дальше отвлечь Пека.

— Нет, Пек не сам, — сказал Икира.

— Это написал поэт по фамилии Мей, — объяснил Пек. — Если бы мне обладать подобным даром… Но я не поэт, я прозаик. Вот закончу свою повесть, и вы убедитесь в моем недюжинном таланте.

— А когда закончишь? — поспешно спросил Марко.

— Как только закончится в этих краях волынка с блокадой…

— Ты напишешь всё, как было? — простодушно спросил Икира.

— Да! Там будет и коричневый мальчик, не терпящий всякую неправду, и похожий на морского конька шестиклассник, который очень боится, что кто-то догадается о разных его тайных чувствах…

— Во-первых, уже семиклассник, — сказал Марко. — А во-вторых, попробуй только написать. Про конька и про чувства… Я отправлю жалобу в Нобелевский комитет, и фиг ты получишь, а не премию…

— Тогда я не дам тебе больше кататься на своём мопеде.

— А тогда… тогда… Ладно, не буду отправлять жалобу. Дай мопед. Мы съездим в школу, навестим Володю…

Когда на плюющемся синим дымом драндулете они выкатили на улицу, Икира хлопнул Марко по плечу.

— Отвези меня, пожалуйста, к холму. Там опять запускают змей. А с Володей я виделся вчера.

— Поехали… Щит златой придумал Мей… а Икире нужен змей… Почему я не пишу стихи?

Судя по всему, про бежавшего с крейсера матроса знали все ребята на Маячной улице. А может быть, и не только на ней. Слухи-то сочатся, как вода в днище старой шлюпки. Но тайна есть тайна, и кому хочется за болтовню получить ярлык хихилы? Поэтому делали вид, что никому ничего не ведомо. Только самые посвящённые вели между собой разговоры о Володе…

Володя выздоравливал. Он выходил из убежища подышать свежим воздухом. Чаще всего поздно вечером, но иногда и днём, в заросший садик. Здание школы загораживало это место от дальномеров «Полковника Думы»…