Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он рассказал ей о своем обучении в Шутовских Дел и Баламутства Гильдии, что находилась в самом Анк-Морпорке.
При первом посещении многие принимали Шутовских Дел Гильдию за филиал Гильдии Убийц, чьи довольно опрятные, просторные корпуса (у кого-кого, а у убийц всегда водятся деньжата) располагались по соседству. Случалось, юные шуты, штудирующие остроты в помещениях, стены которых даже летом были покрыты изморозью, слышали звуки бесшабашного веселья будущих убийц и люто завидовали счастливцам. Хотя количество веселящихся к концу семестра неизменно уменьшалось (Гильдия Ночных Дел Мастеров всегда стояла за естественный отбор).
По большему счету, устрашающие, лишенные окон стены бараков всячески ограждали питомцев Шутовских Дел Гильдии от окружающего мира. Ни звука не проникало внутрь, и студенты могли воссоздавать образ жизни обычных людей лишь через пристрастные допросы слуг. К примеру, очень скоро они узнали, что в Анк-Морпорке существуют трактиры и парки. Жизнь за стенами напоминала нескончаемое пиршество, на котором резвились воспитанники всех прочих гильдий и колледжей. Там звучал смех, никак не подчинявшийся Пяти Модуляциям и Двенадцати Тональностям. Более того, на этом пиршестве находилось место и юмору — хотя эти сведения вызывали особенно жаркие споры в кельях студентов, — который, похоже, не нуждался в одобрении и не был связан канонами «Чудовищно Смешной Крестоматии», мнением Главного Совета и прочими установлениями.
Там, за стенами Шутовских Дел Гильдии, люди смеялись и шутили, не считаясь с распоряжениями Высочайших Мастеров Смеха.
Такие известия действовали отрезвляюще даже на самых ярых сторонников Порядка Шутки среди студентов. Хотя, конечно, «отрезвляюще» — это сказано образно, поскольку в стенах Гильдии алкоголь был запрещен к употреблению. Но если бы он был разрешен, протрезвление состоялось бы незамедлительно.
Да, более трезвую Гильдию надо было еще поискать.
Далее Шут рассказал Маграт о красномордом здоровяке брате Озорнуксе, о вечерах, посвященных заучиванию Невинных Колкостей, об утренних занятиях в открытых всем ветрам гимнастических залах, где часами отрабатывались Восемнадцать Способов Забавно Грохнуться и оттачивалась траектория полета тортов со сливками. И конечно, жонглирование. О, жонглирование! Преподавал его брат Шалун, человек, у которого вместо сердца была прогорклая головка чеснока. Та исступленная ярость, в которую повергало его жонглирование Шута, объяснялась вовсе не тем, что у Шута все валилось из рук. Цель обучения как раз и состояла в том, чтобы привить будущим паяцам навыки именно неумелого жонглирования, в особенности при работе с такими признанно потешными снарядами, как пирожные, горящие факелы или хорошенько заточенные топоры. Ругаясь и стуча ногами, брат Шалун целыми днями вдалбливал в голову Шута, что тот так неумело жонглирует именно потому, что жонглировать умело он не умеет.
— А другое занятие ты не пробовал себе найти? — спросила Маграт.
— Какое? — отозвался Шут. — На что еще я годен?
На последнем году обучения воспитанникам Гильдии разрешалось выходить в город, — правда, и здесь существовало чудовищное количество ограничений. Откалывая убогие коленца, Шут семенил по одним и тем же улицам с волшебниками, двигающимися со степенностью праздничного кортежа; с оставшимися в живых после обучения наемными убийцами — франтоватыми, беспечными с виду юнцами, одетыми в черные шелка, под которыми таилась острая, как кинжал, душа; со жрецами, чьи вычурные мантии лишь слегка портили длинные священные резиновые фартуки, предписанные их уставом для свершения праздничных обрядов. В общем, любой гильдии, любому ремеслу был присущ собственный цеховой костюм, — именно тогда Шут понял, что церемониальное одеяние его профессии было специально разработано так, чтобы подчеркнуть полное и окончательное убожество человека, которого угораздило влезть в подобные одежды.
И все же Шут не сдавался. Ни разу в жизни он не сдался.
Впрочем, его упорство объяснялось как раз тем, что иных талантов у Шута не было и не предвиделось, а еще тем, что дед освежевал бы его живьем, посмей Шут пожаловаться на свою судьбу. До звона в ушах он декламировал канонизированные анекдоты, раньше других студентов вскакивал по утрам с постели, чтобы жонглировать до ломоты в локтях. Свой комический лексикон он расширил настолько, что понимать его могли только старейшины Гильдии. С угрюмой решимостью он совершенствовал подскоки, гримасы и ужимки. В конце концов Шут возглавил список лучших выпускников своего года и был отмечен Почетным Пузырем, который, вернувшись домой, немедленно утопил в сортире.
Маграт слушала, не перебивая.
— А как ты стала ведьмой?
— М-м-м?
— Ну ты в школу какую-нибудь ходила? Как это случилось?
— А, нет, нет… Однажды в нашу деревню забрела тетушка Вемпер. Она велела построить всех девочек, и ей сразу приглянулась я. Видишь ли, ведовство не выбирают. Это оно выбирает тебя.
— Понятно. Но когда девушка вправе назвать себя ведьмой?
— Наверное, надо, чтобы другие ведьмы признали ее таковой, — со вздохом произнесла Маграт. — Если вообще признают. Я надеялась, что меня примут после того, как я взломала дверь в темнице. Согласись, все было сделано очень изящно.
— Ей-ей, такого даже моя бабушка не умела вытворять, — не сдержавшись, по привычке ляпнул Шут.
Маграт непонимающе уставилась на него. Шут смущенно откашлялся.
— А те две другие дамы — они тоже ведьмы? — поинтересовался Шут.
— Да.
— Очень сильные натуры.
— Исключительно, — с чувством подтвердила Маграт.
— Интересно, с моим дедом они, случаем, не встречались?
Маграт уставилась в землю.
— На самом деле они очень хорошие, — сказала она. — Просто ведьмы, ну, никогда не думают об окружающих. Вернее, об окружающих они думают, просто ведьм не заботит, что люди чувствуют. Понимаешь? В общем, они никогда не думают о людях, за исключением тех случаев, когда думают о них, чего не бывает никогда. Если ты меня понимаешь…
Маграт снова потупила взор.
— Но ты, как мне кажется, совсем другая, — заметил Шут.
— Слушай, а может, ты уйдешь от этого герцога? — поддавшись внезапному порыву, жарко заговорила Маграт. — Ты не хуже меня знаешь, что это за человек. Пытает людей, сжигает целые деревни…
— Но ведь я — его Шут. А Шут обязан хранить верность своему господину. Причем до последнего вздоха. Ничего не поделаешь, такова традиция. В нашем деле все основано на традиции.
— Но ведь тебе, по-моему, не нравится твое ремесло!
— Я его ненавижу. Но одно с другим никак не связано. Если уж мне на роду написано было служить Шутом, я буду делать это на совесть.
— Это глупо, — фыркнула Маграт.
— Скорее по-шутовски.
За время разговора Шут потихоньку придвигался ближе.
— А что со мной будет, если я сейчас тебя поцелую? — предусмотрительно поинтересовался он. — Я превращусь в лягушку?
Маграт снова уставилась на свои колени. Колени заерзали, смущенные таким обильным вниманием.
По бокам Маграт
