Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лавкрафта любят попрекать высказываниями в поддержку Гитлера, но, во-первых, надо помнить, что это были замечания из частных писем, да еще и сделанные в начале 30-х гг. Тогда никто не подозревал, что из экстравагантного оппозиционного немецкого политика может вырасти «великий фюрер германской нации», способный развязать очередную мировую войну. А во-вторых, Лавкрафт положительно оценивал лишь некоторые аспекты политики Гитлера, в первую очередь стремление пересмотреть несправедливые условия Версальского договора. Сам же Гитлер чем дальше, тем больше вызывал у него настороженность. И если в начале 30-х он считал его паяцем, то позже был вынужден признавать, что тот «реально опасен». Доживи Лавкрафт до начала Второй мировой войны, он бы, несомненно, как и в Первую мировую, писал яркие публицистические статьи в поддержку Британии, а не Третьего рейха.
Невольную симпатию вызывал у Лавкрафта расизм и антисемитизм Гитлера, однако и здесь не надо преувеличивать масштабы явления. Он до конца жизни оставался до абсурда уверен в умственной неполноценности чернокожих, но никогда не демонстрировал своих взглядов публично. А весь антисемитизм Лавкрафта сводился к дежурному ворчанию в письмах на «еврейское засилье» в журналистике и издательском деле. Его теоретические высказывания о необходимости защиты культуры «коренного арийского населения» от чуждых влияний также выглядят только «благопожеланиями», оторванными от политической реальности. И уже в 1936 г. он резко критиковал антисемитскую политику нацистов: «У основного еврейского вопроса есть свои трудные культурные аспекты, но биологически нездоровая позиция нацистов его не разрешает… Практически любой путь разрешения лучше, нежели деспотичный и антинаучный, выбранный нацистами…»[397] Думаю, что Лавкрафт пришел бы в ужас и негодование от реальной практики «защиты арийских ценностей», осуществлявшейся в нацистской Германии во время войны.
Весьма любопытны и его культурные воззрения середины 30-х гг. По понятным причинам ближе всего Лавкрафту был мир фантастической литературы всех направлений, но относился он к нему с огромным скепсисом. Как ни странно, мастер хоррора очень ценил писателей-реалистов и сожалел, что не обладает ни малейшей склонностью к созданию чисто реалистических текстов. Он признавался, что пытался создавать нефантастические тексты, но результат оказался настолько плачевен, что все эти опыты были безжалостно уничтожены. Лавкрафт честно отмечал: «Хоть я и испытываю глубочайшее уважение к авторам реалистичной прозы и завидую тем, кто способен создавать удачное отображение жизни в повествовательной форме, после осуществленных проб я с грустью осознал, что это та область, что определенно закрыта для меня. Действительность такова, что там, где затрагивается реальная, неприкрашенная жизнь, мне абсолютно нечего сказать.
Жизненные события столь глубоко и хронически неинтересны мне — да и в целом я знаю о них так мало, — что я не могу выдумать ничего связанного с ними, что обладало бы живостью, напряженностью и интересом, необходимыми для создания настоящего рассказа»[398]. Из соотечественников и современников он достаточно высоко ставил Т. Драйзера и С. Льюиса, интересовался У. Фолкнером и терпеть не мог Э. Хемингуэя. Но в целом его мнение о состоянии англоязычной литературы оставалось прежним — пик ее развития пришелся на XVIII в., а дальше шла только постепенная деградация. Лучшим же писателем современности Лавкрафт считал М. Пруста, чьи романы «По направлению к Свану» и «Под сенью девушек в цвету» привели его в настоящий восторг.
Интерес Лавкрафта к кинематографу в 30-х гг. заметно угас. Звуковое кино вызвало у него сдержанный скепсис, сценарии же большинства фильмов он расценивал как глупые и безвкусные. Особое раздражение спровоцировали «фильмы ужасов». Резкой критике Лавкрафт подверг даже фильмы, сейчас считающиеся классикой, — «Франкенштейна» Д. Уэйла и «Дракулу» Т. Броунинга. Первый, по ядовитому признаю фантаста, вогнал его в сон, а второй он даже не смог досмотреть до конца. Согласно его принципиальному мнению, кино оказалось способным лишь опошлять и портить литературный материал. (Интересно, что бы он сказал о более поздних телевизионных постановках, окончательно дебилизирующих и часто выворачивающих наизнанку литературный первоисточник. Кстати, зарю телевизионной эры Лавкрафт успел застать — в 1933 г. он видел в универмаге демонстрацию одного из первых телеприемников.)
В начале 1935 г. произошло событие, видимо, огорчившее Лавкрафта, всегда разделявшего горести и радости мира любительской журналистики, — скончался «Фэнтези Фэн». Это был, пожалуй, самый важный и самый удачный фэнзин того времени. Частичной заменой ему стал «Фантаграф», который в том же году возглавил Дональд Уоллхейм, впоследствии известный издатель и писатель-фантаст. На страницах фэнзина появилось несколько старых вещей Лавкрафта, в том числе и некоторые из его сонетов, вошедших в цикл «Грибы с Юггота».
А тем временем круг «внуков дедушки Теобальда» продолжал расширяться. Причем не только по переписке, но и лично — в марте 1935 г. Лавкрафт возобновил знакомство со старшим сыном М. Мо, Робертом Мо, лично посетившим писателя в Провиденсе. В этом же месяце он познакомился с К. Стерлингом, тогда всего лишь школьником и членом фэнской «Лиги научной фантастики». Однако Стерлинг произвел серьезное впечатление на Лавкрафта своим умом и свободой суждений. Так была заложена основа для последующей дружбы, наиболее заметным плодом которой стал совместный рассказ «В стенах Эрикса».
Начало весны 1935 г. совпало с планированием очередных путешествий, хотя в сколько-нибудь значительную поездку Лавкрафт смог отправиться лишь летом. По приглашению Р. Барлоу 5 июня он выехал во Флориду. У своего друга Лавкрафт пробыл неожиданно долго — с 9 июня по 18 августа.
Впрочем, их дружеские занятия мало отличались от «программы» прошлого года — долгие прогулки, почти путешествия (вроде посещения реки Блэк-Уотер-Крик), постоянное обсуждение литературных проблем и идей новых произведений, изготовление шутливых мистификаций. На этот раз объектом иронического перетолкования стала космическая фантастика. Лавкрафт и Барлоу сочинили абсурдный текст, получивший название «Коллапсирующий космос», где осмеянию подвергались штампы НФ того времени, посвященной межзвездным путешествиям.
Во время отдыха друзья также работали над неожиданным проектом — подготовкой тома лучших рассказов начинающей писательницы Кэтрин Мур, с которой Барлоу заочно познакомил Лавкрафта в 1935 г. Мур, впоследствии очень известная фантастка, а также супруга и соавтор Г. Каттнера, начала публиковаться в «Уиерд Тейлс» еще в 1933 г. Ее рассказы восхищали и Лавкрафта, и Барлоу, хотя последний и считал, будто их можно улучшить усердной редактурой. На это он хотел подбить старшего товарища, Лавкрафт решил, что дело требует деликатного подхода, и лично списался с К. Мур, прося разрешения на редактирование текстов. Ни из идеи однотомника, ни из попытки доработки рассказов ничего не вышло, зато Лавкрафт получил еще одного умного и талантливого друга (вернее — подругу) по переписке.