Внутренняя неустойчивость и анархия компетенций в Третьем Рейхе соответствовали положению в обществе, которое стало объектом бонапартистской политики власти, боявшейся утратить симпатии народа. Поэтому нет ничего парадоксального в том, что в демократических странах Запада (не говоря об СССР) требования властей к народу и жертвы народа на алтарь победы были несравненно большими, чем те, которых требовали от народа в Третьем Рейхе. Такое положение объясняется неуверенностью власти в Третьем Рейхе и желанием постоянно подчеркивать значение социальной политики. В войну это стало особенно ясно — война, как известно, это продолжение политики другими средствами, и для Гитлера война с Советским Союзом была осуществлением видения обширной территориальной экспансии немецкого народа с целью обеспечения его долгосрочной экономической безопасности и одновременно реализацией возможности постоянного расового обновления. Общая картина этого видения во время войны претерпевала некоторые изменения, под влиянием актуальной политики и реалий происходили переносы акцентов, но смысл оставался прежним.

Можно утверждать, что культивированная нацистами «национальная общность» в Третьем Рейхе была создана, и вплоть до конца войны всевозможными средствами ее удавалось поддерживать. Понятие «национальная общность» не было только пропагандистской фразой для прикрытия продолжающих существовать классовых противоречий. Этому понятию соответствовала долгое время игнорируемая историками социальная реальность Третьего Рейха. Хотя социальное устройство в обычных условиях рыночной системы должно соответствовать экономическому устройству общества, в условиях тоталитарного режима оно может модифицироваться в довольно широком диапазоне в соответствии с идеологическими установками или целями политического руководства. Это видно из материалов второй части данной работы.

Так, в большинстве своем молодежь позитивно воспринимала ГЮ: ведь государство было внимательно к ее нуждам; строилось много стадионов и спортивных залов, существовала система социальной помощи молодежи, много внимания уделялось профессиональному образованию молодых людей, существовали соревнования лучших по профессии, Закон о защите молодежи от 1938 г. улучшал положение молодых людей. Лучшими стали возможности подобрать работу по вкусу, больше возможностей и вариантов выбора появилось в сфере культурного досуга. У молодежи было чувство, что она является интегральной составной частью национал-социалистической государственной системы и вносит свой посильный вклад в создание новой национальной общности. Следовательно, утверждение о том, что в нацистские времена немецкой молодежью просто манипулировали, является полуправдой — энтузиазм и активное участие в происходящем было в высокой степени присуще молодежному движению в годы успехов нацизма. Огромное значение имело то, что ГЮ была ориентирована на ликвидацию социальных барьеров, она стремилась ввести в системе образования своеобразное равенство. ГЮ стремилась ликвидировать привилегированные аристократические студенческие союзы, излюбленным объектом нападок ГЮ были гимназии как оплот консервативной буржуазности, что, в целом, соответствовало общей антиинтеллектуальной нацеленности нацистского режима. Особенно действенным средством нацистской унификации молодежи стал конфликт поколений. Можно, конечно, критиковать примитивность и прямолинейность нацистской унификации, но критика эта будет идти мимо цели. В 30-е гг. Раймон Арон писал о нацизме, что «протест здорового жизнелюбия против утонченности и скептицизма не заслуживает ни презрения, ни иронии. Коллективная вера всегда груба, легко показать ее абсурдность, но История не признает правоты резонерствующего ума».

Крестьяне также в значительной степени подверглись новой социальной политике, главной целью которой было предотвращение урбанизации и превращение крестьян в оплот расовой политики нацистского режима. После многих столетий политической дискриминации крестьян, при нацистском режиме их, наконец, стали принимать всерьез, их общественная значимость поднялась, для них открылись блестящие экономические перспективы. Радужные перспективы на деле оказались фикцией, но в силу объективных обстоятельств, а не сознательных действий нацистов. Дело в том, что развитие современной экономики неизбежно ведет к рационализации крестьянского труда, с которой несовместима аграрная романтика, какой бы сильной она ни была. Тем не менее, большинство крестьянского населения в Германии вплоть до конца Второй мировой войны поддерживало нацистский режим. И некоторое время после войны неонацизм в ФРГ более всего был распространен именно в среде бывших владельцев «наследственных дворов», потерявших беспрецедентные гарантии.

Немецкий пролетариат с его традициями классовой борьбы нацистам удалось в исторически короткий срок унифицировать и включить в «национальную общность» не столько репрессиями, сколько позитивными изменениями в положении рабочего класса в обществе, путем повышения социального статуса рабочих, а также реальными шагами по улучшению условий их жизни и труда. Рабочую политику Третьего Рейха следует характеризовать как несомненный успех нацистов, что указывает на наличие в их действиях действительной динамики, а также на их умение формулировать притягательные для рабочих цели социальной политики и реализовывать их на практике.

Нацистская женская политика свидетельствует о том, что женская мобилизация в Третьем Рейхе имела значительный масштаб и была важнейшей частью позитивного аспекта создания и культивирования национальной общности, а вместе с ней и первого в европейской истории прецедента «welfare state». Возможно, женская политика нацистов была несовременной, возможно, она не соответствовала действительным потребностям модернизации общества, но отказ от женской мобилизации в войну воспринимался в немецком обществе как проявление безусловной заботы о будущем нации и как принципиальная позиция, отходить от которой Гитлер не захотел даже под давлением военных проблем и надвигающейся катастрофы.

Особенно примечательной была нацистская среднесословная политика, так как в общественном сознания Германии нацизм первоначально был идентичен мелкой буржуазии и ее интересам. Из приведенного во второй части работы материала ясно, что ради «национальной общности» и ее интересов нацисты практически отказались от какой-либо специфической среднесословной политики. Это указывает на то, что приоритетом для них служил широко воспринимаемый «интерес всего народа», а не какой-то его части, пусть даже и сыгравшей в подъеме нацистского движения важную роль.

Если рассматривать идеологическую мобилизацию нацистами фольксдойч как часть создания «национальной общности», то и здесь гитлеровцам удалось достичь ощутимых результатов. Вследствие ловкой нацистской режиссуры, а также объективного положения дел фольксдойч довольно быстро оказались интегральной составной частью Третьего Рейха.

Социальные достижения Третьего Рейха, магия «национальной общности» не могут, однако, рассматриваться в отрыве от людоедской нацистской геополитики, экспансионизма, нацистского расизма и антисемитизма, из-за которых Германия вела себя как дикий зверь среди людей. Поэтому и «национальная общность» вследствие обскурантизма и политического авантюризма властей Третьего Рейха после войны оказалась полностью разрушенной, и преодолеть последствия этой катастрофы удалось только в ФРГ, в совершенно иных, отличных от Третьего Рейха, условиях. Современной Германией эта катастрофа была морально преодолена, и достижения современного немецкого общества в процессе строительства «welfare state» многократно превзошли социальные успехи, имевшие место в Третьем Рейхе.