— Э! Э! — закричал Мачик. — Зачем говоришь, как газета?! Чего пришел?

— Я пришел дать тебе душу, — сказал я с некоторым пафосом, как Стенька Разин, который приходил давать волю крестьянам.

Кстати, волю я ему тоже хотел дать.

Мачик потянулся к кнопке вызова охраны. Видимо, он решил, что я сбрендил.

Мы нажали кнопки одновременно. Я — кнопку спуска, он — вызова охраны. Душа писателя пулей устремилась к Мачику, который едва успел раскрыть рот, выбила оттуда нынешнюю Мачикову душу, которая мигом юркнула в спиромет, — и дело было сделано.

Ворвавшаяся охрана уже крутила мне руки и прижимала носом к ковру Мачикова кабинета.

— Стоп! Отпустите его… — раздался голос Мачика.

Меня подняли и освободили мне руки. Первым делом я заглянул в объектив спиромета и увидел там моего агента-таракана, в котором неистовствовала заключенная в нем душа Мачика. Он буквально лез на стенки узкой трубы между двумя линзами, выражение его тараканьего лица, или точнее морды, было самое зверское.

— Что за самодеятельность, друзья? — обратился Мачик к охране. — Я лишь хотел, чтобы нам принесли чаю… И яблочного соку, — добавил он.

Я подумал, что душа писателя давно не наслаждалась яблочным соком.

Охранники, пятясь, покинули кабинет.

— Так на чем мы остановились? — спросил Мачик, поеживаясь.

Новая душа обживала его грузное тело.

— На нашей программе «Спросите ваши души», — сказал я.

— Да-да… — задумчиво сказал Мачик. — Надо ее улучшать, надо. Народ просит… Что, если мы будем исследовать души зайчиков, лисичек, слоников?.. Вообще сделаем передачу детской! Это мысль, Жека!

— Ну-у… можно… — протянул я, не ожидая таких оперативных действий души.

— Зови ко мне Леву, — приказал Мачик. — Будем думать.

— Мачик, ты бы снял пост у нашего дома, — попросил я. Сигма нервничает.

— Нет вопросов, — сказал Мачик и поднял трубку.

Он дал распоряжение охране, потом повесил трубку и спросил:

— А Симка не захочет работать с птичками? Выясни у нее.

— Она уже работала… немного… — сказал я, вспомнив Мамалюка.

— Вот и чудесно. А то, понимаешь, всякие олигархи-графоманы претензии нам предъявляют. Зайчики будут молчать.

Вот эта фраза — «Зайчики будут молчать» — меня несколько насторожила. Я подумал, что писатель, всю жизнь писавший о зверьках, относится к ним свысока, покровительственно.

Оставив Мачика и Леву Цейтлина думать о новом облике передачи, я поспешил к Сигме. Джипа у нашего дома уже не было. Я взбежал на наш этаж, быстро прошел по коридору и вошел в комнату.

Сигмы я не увидел. Неужели она куда-то ушла? Я взял банку с сидевшим там одиноко Тимирязевым и выпустил таракана с душою Мачика туда. Затем я заглянул за шкаф и увидел там сидящую на тахте Сигму в какой-то безжизненной позе.

Я подошел к ней и заглянул в глаза. Они были полны печали.

— Что случилось, Си? — спросил я.

— Звонила твоя сестра… — сказала она.

Мамину незнаменитую душу отпевали в том же Владимирском соборе, что и тетку Сталин. Неожиданно для меня на отпевание пришло множество ее воспитанников, среди которых я увидел известных сейчас и в прошлом чемпионов фигурного катания. Не было только прессы, и слава богу. Мама осталась верна себе и тут. Свою скромную, наполненную трудами и думами жизнь она завершила столь же достойно и несуетливо.

Быть как все внешне и сохранять при этом оригинальность души — это великое искусство, потому что оригинальность души стремятся побыстрее продать и при этом ее теряют.

Мамина душа улетела искать себе новое место, и мы с Сигмой ни разу не обмолвились даже о том, чтобы взглянуть на нее нашими приборами, не говоря о принципиальной возможности пристроить душу в теплое местечко.

Мы понимали, что это неуместно.

На девятый день мы пришли к отцу — сестра и я, чтобы помянуть маму. Сестра была с мужем и детьми, я же попросил разрешения привести с собою Сигму.

Отец разрешил.

И вот когда за столом мы принялись вспоминать разные случаи из нашей семейной жизни уже здесь, на родине, — рождение моей сестры, ее школьные годы, мои попытки устроиться в новых обстоятельствах, все мельчайшие и понятные только нам ниточки бытия, из которых сплелась наша жизнь, в центре которой всегда была мама, — я впервые увидел на глазах Сигмы слезы.

Девочка-подкидыш была лишена всего этого.

Она смотрела прямо, не мигая, глаза полны были слез, она боялась их расплескать. Потом она встала и вышла из комнаты.

Сестра шепнула мне:

— Годится. Молодец.

— Да я ее не на смотрины привел! — возмутился я.

— Тебе кажется, — сказала сестра.

Перед тем как разойтись, отец повел нас с сестрой в комнату мамы и предложил взять на память о ней что мы захотим из ее вещей.

Сестра взяла мамин крестик, а я выбрал камешек, который я помнил с тех пор, как осознал себя. Это был сердолик неправильной формы величиною с фасоль, он всегда лежал в специальной коробочке на бархате. Иногда мама открывала ее и любовалась, рассказывая нам с сестрой о том, как она его нашла и как этот камешек спас им с отцом жизнь.

Это было в Америке, в штате Монтана, куда мама с отцом поехали в свадебное путешествие. Она нашла его на прогулке в горах, а на следующее утро потеряла в гостинице. Он куда-то запропастился. И мать с отцом искали его, пропустив автобус, на котором должны были уехать. Сердолик нашелся, едва автобус ушел.

Этот автобус, на котором они должны были уехать, упал в пропасть, все пассажиры погибли. С тех пор сердолик стал маминым амулетом, или оберегом, если по-русски.

Когда я вернулся на работу после почти двухнедельного отсутствия, я обнаружил там гигантскую свару. Серафима Саровская конфликтовала с Мачиком, не желая разделять его обнаружившуюся любовь к душам зайчиков и медвежат, Лева Цейтлин ходил вялый, телевизионщики тоже приуныли, вдобавок их сильно раздражал реквизит в виде клеток с кроликами, собачками и кошечками, которых готовили к передаче.

Как вдруг Мачик в порыве вдохновения заявил, что нам совершенно ни к чему работать с душами зверьков, тем более что неизвестно — есть ли у них души.

— Это неочевидно, — сказал Мачик. — Говорить они все равно не умеют, надо их озвучивать… Нужно просто рассказать детям, как они живут, их повадки…

— Ага, «Ребятам о зверятах»… — уныло прокомментировал Лева.

— Да! Ребятам о зверятах! — воскликнул Мачик. — Почему нет?

Короче говоря, он уволил Мадемуазель СиСи, вызвав взрыв вопросов и комментариев в прессе, а Цейтлин ушел сам. Передача благополучно развалилась, клетки со зверями исчезли, теперь сам Мачик вел свою передачу и был, по-всей видимости, доволен.