– Объявим фацифах! – вскричал краснолицый старейшина.

– Объявим священную войну! – поддержали сразу несколько голосов. – Смерть еретикам!

В зале поднялся шум: одни призывали к войне, другие, наподобие Лео Толова и Варезы ли Шен, урезонивали их. Наконец Харра Иви эн ли Эде потребовала тишины и напомнила старейшинам:

– Теперь не время обсуждать объявление фацифаха. Мы собрались сегодня для разговора с Данло ви Соли Рингессом.

– Тогда я должен задать пилоту еще один вопрос. – Лицо Бертрама в ярком свете зала напоминало старый темный череп. – Не называют ли нараины себя богами? Не объявляет ли кто-нибудь из них себя Богом, в насмешку над всем, что свято?

Остроконечная голова Бертрама напоминала Данло гору Уркель, которая высится над Невернесом. Данло вспомнился один нараинский безумец, Тадео Ахараньи, – он действительно объявил себя Богом Эде. Не желая говорить неправду и подозревая при этом, что Бертран уже знает ответ на свой вопрос, Данло рассказал старейшинам об этом человеке.

– Тадео Ахараньи действительно называет себя Богом Эде, но подразумевает под этим только то, что он и Бог Эде сотворены из той же субстанции. И что дух в них один. Этот дух разделяют все, и нараины, и Архитекторы Церкви, ведь правда? Я думаю, что нараины с Нового Алюмита остались верны духу эдеизма.

– Ты так думаешь? – в бешенстве вскричал Бертрам. – Наман хочет поведать нам нечто о духе Эде?

– Дух – всегда дух, разве нет?

– Но еретики насмехаются над Эде! Их попытка создать новую религию есть насмешка над Священным Алгоритмом!

– Но разве ваша Церковь не учит, что…

– Что может наман знать о нашей Святой Церкви?

Данло помолчал, прижимая кулак ко лбу, и спросил: – А вы что знаете о вашей Церкви?

– Что-о? Что ты сказал?

– Если вы не признаете святости чужой религии, то и святость своей вам тоже недоступна.

– Я вижу перед собой еретика! – вскричал Бертрам. – Он сидит в нашей священной Палате и изрыгает ложь! Вернее сказать, он был бы еретиком, если хоть когда-нибудь принадлежал бы к истинной религии.

– А всех еретиков следует убивать – так по-вашему?

– Их следует спасти от них же самих! Мы очистим их от негативных программ – так выжигают грибок с пораженного болезнью лица. – Для этого используется огонь, идущий от убитых звезд?

– Не следует, думаю, удивляться тому, – произнес после паузы Бертрам, – что одного намана беспокоит судьба других, обреченных на гибель.

– Это были люди! – Данло редко испытывал против когото,гнев, но сейчас в нем вскипала черная ярость – он чувствовал это по учащенному сердцебиению и страшному жару, разлившемуся по телу. – Матери и отцы… и дети, игравшие с цветами на солнце.

– Наманы, всего лишь наманы.

– Но люди с Нового Алюмита – не наманы! Они ваши родичи! У вас одни предки!

– Они еретики и отступники.

Данло посмотрел на Бертрама долгим взглядом.

– Как вы можете питать такую глубокую ненависть… к людям, которые ищут только любви?

– Боюсь, что ты никогда не поймешь чувства, которые мы, ивиомилы, испытываем к еретикам, предавшим нас.

– Ошибаетесь, – сказал Данло, знавший о ненависти почти все, и подумал: я слишком хорошо это понимаю. Ортодоксы всегда ненавидят пророков и первооткрывателей. Безбожники всегда ненавидят верующих.

– Тогда поведай нам, что такое ты понял, – язвительно предложил Бертрам.

– Если желаете, – с легким кивком ответил Данло. – Вы, ивиомилы, похожи на купцов, которые тысячу лет копили золото и держали его под стражей. Но в вашей сокровищнице лежат лишь холодные монеты, вы же ищете истинного золота, как и все. Золота цветов и солнца, что сияет внутри всего сущего. Это не что иное, как сама жизнь. Неизведанная радость жизни, которая обретает в себе еще более высокую жизнь. Теплая, как новорожденное дитя, редкая и великолепная, как голубая звезда-гигант. Вы смотрите через звездное небо на Новый Алюмит и видите, как нараины купаются в этом прекраснейшем свете. Вы боитесь, что они нашли то, чего вы желаете пуще всего? Да, вы боитесь – и хотите завладеть их золотом, и ненавидите их, и в своей ненависти с большой легкостью говорите о священной войне. Но даже объявив фацифах, вы не сможете присвоить их сокровища себе. В ваших силах только уничтожить эти сокровища. Все, что вы можете, – это ненавидеть, и в конце концов вы возненавидите сами себя за то, что загубили самое дорогое для вас.

Данло закончил говорить, и в зале повисла тишина. Его слова поразили и пристыдили многих старейшин. Многие смотрели на Бертрама, как бы спрашивая его, зачем он выставил Церковь в таком нелестном свете перед этим пилотом и эмиссаром со звезд, но все ивиомилы в безмолвной ярости смотрели на Данло. В их число входил и Бертрам. Его потные ручонки сжались в кулаки, синеватая кожа побагровела.

– Этот наман опасен, – проговорил он, указывая на Данло. В его голосе была угроза, в глазах – ненависть. – И, возможно, не просто опасен. – Бертрам с угрюмой улыбкой посмотрел на Едрека Ивионгена, Фе Фарруко Эде, Оксану Иви Селов и других своих сподвижников. – Мне не хочется даже говорить, чем он может оказаться.

Данло сидел на своем стуле, выпрямив спину, и считал удары своего сердца. Всю жизнь он старался говорить правду, но теперь, видя, как темные ангелы насилия перелетают из глаз в глаза ивиомилов, он думал, так ли уж хорошо послужила правда его цели. Быть может, с такими людьми, как Бертрам Джаспари, хорошо продуманная ложь была бы более полезным орудием? Он смотрел на Бертрама, а тот смотрел на него, и Данло вспомнил слова своего друга Ханумана: с теми, кто считает себя обязанными нести людям правду, никогда ничего хорошего не случается.

– Если можно, – почти вкрадчиво сказал Бертрам, – я хотел бы задать пилоту еще один вопрос.

За пюпитром во главе зала прошуршал шелк, как будто Харра очнулась от дурного сна.

– Ты задал уже много вопросов, – медленно кивнув, произнесла она. – Но если хочешь, можешь задать еще один – только обдумай его как следует.

– Благодарю, Святая Иви, – с поклоном сказал Бертрам и повернулся к Данло. – Ты так любишь еретиков – может быть, их мечта стала твоей мечтой? Ты тоже хочешь стать богом?

– Нет, – без запинки ответил Данло, не сдержав улыбки. – Я хочу стать только тем, кем мне предназначено от рождения, не больше.

– Это не ответ, пилот. Ты ничего нам не сказал.

Свет, излившийся на миг из темно-синих глаз Данло, сказал все, и Данло добавил:

– Я хочу быть настоящим человеком, ничего более.

– И что же это значит?

– Фраваши, мой учитель, назвал мне однажды одно слово: асария. Это человек, который способен сказать “да” всему, что есть в человеке.

Этот ответ удовлетворил, по-видимому, многих старейшин.