Сокрушительный удар опрокинул Найджела на круп Бурелета, но в тот же миг быстрое лезвие Чандоса пробило горловое прикрытие и пронзило шею француза. Так погиб Жоффруа де Шарньи, но орифламма была спасена.

Найджел был оглушен, однако удержался в седле, и Бурелет, чья золотая шерсть была вся забрызгана кровью, понес его дальше рядом с остальными. Французские конники обратились в бегство, но чуть поодаль, точно скала среди бушующего потока, грозная группа рыцарей сохраняла строй, нанося удары по всем, кто пытался ворваться в их ряды, будь то враги или свои. Орифламма исчезла, как и серебряно-голубое знамя, но эти люди были полны решимости стоять насмерть. Бой с ними сулил высокую честь. И принц с теми, кто все время был рядом с ним, повернул к столь завидным противникам, остальные же английские всадники бросились преследовать беглецов в надежде на богатые выкупы. Но более благородные души — Одли, Чандос и другие — сочли бы низким думать о золоте, пока еще было с кем биться и заслужить честь. Яростной была стремительная атака, отчаянным и долгим — сопротивление.

Найджел, по-прежнему державшийся возле Чандоса, увидел прямо перед собой невысокого широкоплечего рыцаря на крепком белом жеребчике, но Бурелет не дал им обменяться ударами, а вздыбившись, ударом передних копыт свалил более легкого коня на землю. Падая, всадник ухватился за локоть Найджела, стащил его с седла, и они вместе покатились по траве между конскими ногами. Английский оруженосец оказался наверху, и его короткий меч блеснул перед забралом задыхающегося француза.

— Je me rends! Je me rends![30] — прохрипел тот.

На миг мысль о богатом выкупе заворожила Найджела — благородный белый скакун и доспехи с золотой насечкой сулили целое состояние счастливчику, который возьмет в плен их владельца. Но нет, пусть выкуп достается другим! Битва еще не кончена, так неужели он покинет принца и своего благородного господина ради собственной выгоды? Как уведет он пленника с поля брани, если честь призывает его туда, где еще кипит бой? Он не без труда встал на ноги, ухватился за гриву Бурелета и вскочил в седло.

Мгновение спустя он присоединился к Чандосу, и они вместе пробились сквозь последние ряды мужественных воинов, которые сражались до последнего. Позади них, словно скошенные травы, лежали мертвецы и раненые, впереди вся равнина была усеяна спасающимися французами и их преследователями.

Принц остановил коня и поднял забрало, а остальные сгрудились вокруг, торжествующе размахивая оружием и крича.

— Что скажешь, Джон? — с улыбкой воскликнул принц, сняв железную рукавицу и утирая ладонью покрытое испариной лицо. — Как ты?

— Цел и невредим, милорд, только руку немного покалечил да получил укол копья в плечо. Но как ты, государь? Ты не ранен?

— Право, Джон, что могло со мной случиться, раз я ехал между тобой и Одли? Но боюсь, сэр Джеймс тяжко ранен.

Доблестный лорд Одли лежал на земле, и из всех щелей его доспехов сочилась кровь. Его смелые оруженосцы — Даттон из Даттона, Делвс из Доддингтона, Фаулхерст из Кру и Хокстон из Уэйнхилла, — сами раненые и измученные, думали только о том, как помочь своему господину, и, сняв с него шлем, обтирали мокрой тряпицей его белое окровавленное лицо.

Он устремил на принца горящие глаза.

— Благодарю тебя, государь, за то, что ты удостоил вниманием такого жалкого рыцаря, как я! — промолвил он слабым голосом.

Принц спешился и наклонился к нему.

— Я не могу воздать тебе достаточно чести, Джеймс, — сказал он, — ибо своей отвагой ты нынче заслужил больше славы, чем все мы, и подвигами доказал, какой ты несравненный рыцарь.

— Милорд, — прошептал раненый, — в твоей воле говорить так, но если бы сие было правдой!

— Джеймс, — продолжал принц, — я беру тебя в свою свиту и назначаю тебе годовой доход в пятьсот марок с моих английских поместий.

— Государь, — ответил рыцарь, — да сделает меня Господь достойным чести, которую ты мне оказываешь. Твоим рыцарем я останусь до гроба, деньги же дозволь мне поделить между моими четырьмя оруженосцами, ведь если я что-то и совершил нынче, то лишь благодаря им… — Тут его голова упала на траву, и он застыл в неподвижности.

— Принесите воды! — приказал принц. — Пусть его осмотрит королевский лекарь. Лучше мне лишиться целого отряда, чем доброго сэра Джеймса. Ха, Чандос, кто это?

Поперек тропы лежал рыцарь, чей шлем был вбит ему в плечи. На сюрко и щите у него алел грифон.

— Роберт де Дюра, соглядатай, — ответил Чандос.

— Его счастье, что смерть сама нашла его, — гневно молвил принц. — Хьюберт, пусть четверо лучников поднимут его на щит, отнесут в монастырь и положат у ног кардинала. Ты скажешь, что это привет, который я ему посылаю. Утверди мой флаг вон над тем высоким кустом, Уолтер, и пусть там поставят мою палатку, чтобы друзья знали, где меня искать.

Преследуемые и преследователи умчались уже очень далеко, и поле битвы совсем опустело, если не считать возвращающихся усталых всадников, перед которыми, спотыкаясь, брели их пленники. Лучники рассеялись по всей равнине, роясь в седельных сумках павших и снимая с них доспехи или разыскивая свои стрелы.

Внезапно, когда принц уже направился к кусту, где приказал поставить свою палатку, у него за спиной послышались сердитые голоса и к нему устремилась группа рыцарей и оруженосцев, которые во всю глотку пререкались, поносили друг друга и сыпали проклятиями по-английски и по-французски. В середине этой компании прихрамывал дородный невысокий человек в доспехах с золотой насечкой. Видимо, он и был яблоком раздора — то один из спорящих хватал его за руку и тянул к себе, то другой, словно они намеревались разорвать его на части.

— Полегче, полегче, благородные господа, не ссорьтесь, прошу вас! — повторял он умоляющим голосом. — Хватит на всех, и вам незачем обходиться со мной столь неучтиво.

Но свара разгоралась все сильнее, сверкнули извлеченные из ножен мечи, и спорящие обменивались разъяренными взглядами. Глаза принца обратились на низенького пленника,