продвигалась лодочка — крепко сделанная, прочно сшитая — на восток. Не раз она в своем упрямом движении задевала боками минрепы. И каждый раз возникавший при этом дьявольский скрежет мог стать последним звуком в жизни населявших лодку людей.

Западный ветер гонит бурые стада облаков на восток — туда, где из раскачавшейся синей воды поднимается веселое ярко-рыжее солнце. Утро, умытое свежестью, обещает ясный день.

«Гюйс» дает ход и медленно сближается со всплывшей «щукой». Сошлись правыми бортами.

— С возвращением! — кричит Козырев.

Там, на мостике лодки, толпятся подводники. Улыбаются, приветственно машут. У них бледные, незагорелые, обросшие лица.

— Спасибо! — отвечает Федор Толоконников. — Это опять ты, Козырев?

— Опять я! Заждались мы тебя, Федор! Почему опоздал?

— Были причины. — Толоконников увидел брата: — Здорово, Володя!

— Привет, Федор! — улыбается Владимир Семенович. — Ты бороду отпустил? Как сплавал?

— Ничего сплавал. Малость почистили Балтику.

— Сколько потопили? — спрашивает Козырев.

— Пять штук!

— Поздравляю! Завидую!

— Чего завидовать? У вас тут лучше. Тепло. Солнышко светит, — усмехается Федор Толоконников. — Возьми меня к себе, Андрей. Хотя мичманом!

— Тебе у нас не понравится.

— А что такое? Тараканов небось развели?

— Да нет. У нас, видишь ли, гальюн без хитростей. Тебе скучно будет.

Моряки посмеиваются, слушая шутливую перепалку двух капитан-лейтенантов. Вьются папиросные дымки над мостиком лодки. Опасности позади, рандеву состоялось, можно теперь не прятаться от дневного света, не нырять, как говорится, в пучину моря…

— Хватит травить, — говорит Волков. — Командир лодки! Идем на Лавенсари. Можете дать ход дизелями?

— У меня соляр на исходе, — отвечает Толоконников. — И руль поврежден. Но попробуем.

Плахоткин на мостике тральщика и одновременно Кошельков на мостике лодки докладывают: самолет! Высоко в небе, вне зоны досягаемости, летит «Хейнкель-111», он делает круг и уходит на юго-восток.

— Ну, теперь жди… — проворчал Козырев. — Штурман, курс на Лавенсари!

— Двадцать три, — отвечает из своего «чулана» на крыле мостика Слюсарь.

— Командир лодки! Прошу идти за мной. Курс двадцать три.

Взревели дизеля на обоих кораблях. Подрабатывая машинами, лодка описывает широкую циркуляцию влево и медленно входит в кильватерную струю, взбитую винтами «Гюйса». Слева и справа занимают места в походном ордере морские охотники. Конвой начинает движение под хохот чаек. Они носятся над кораблями, снижаясь до топов мачт и взмывая кверху, зоркими глазами высматривая, не бросят ли моряки за борт что-либо съестное. Чайкам на заливе теперь вообще-то живется сытно. Много мин и бомб рвется в воде, и всплывает оглушенная рыба — легкая добыча для прожорливых птиц.

А небо почти очистилось от ночных облаков. И в этом голубом, как до войны, небе, в южной его четверти, сигнальщик Плахоткин замечает пять точек. Прежде чем точки вырастают — быстро вырастают! — в пятерку зловеще ревущих «юнкерсов», конвой изготавливается к бою.

И началось!

Огонь изо всех стволов. Длинными очередями работают ДШК на «Гюйсе» и охотниках. Бьют взахлеб автоматы. По красным пунктирам трассирующих снарядов командиры орудий управляют стрельбой. То и дело врывается в грохот огня высокий мальчишеский голос Галкина, усиленный мегафоном. В фуражке со спущенным ремешком, со странной своей улыбочкой, он стоит у кормовых автоматов, вскинув бинокль кверху, — весь ушел Галкин в стрельбу, в определение высоты, дистанции, углов упреждения. Все это быстро меняется — «юнкерсы» кружат, заходят с разных сторон, с воем переходят в пике. Качка мешает наводке орудий. Но зенитчикам не впервой. Бьют из всех стволов, ставят заградительный огонь, не подпускают пикировщиков к лодке.

Бомбы рвутся вразброс. Тут смотри в оба! Козырев маневрирует, уклоняясь от бомбовых ударов, бросает тральщик то влево, то вправо, то малый ход дает, то полный. Да еще надо посматривать, чтоб на крутом повороте не зарыть корабль, не очутиться лагом к волне — не то волна, прокатившись по верхней палубе, смоет людей за борт.

Не подпустить «юнкерсы» к лодке! На лодке поврежден руль, Федор ограничен в маневре… Опять летят бомбы…

— Право на борт!

Серия взрывов. Вымахивают столбы, опасно приближаясь к «Гюйсу». Не поверни Козырев корабль, непременно угодил бы под бомбу. Резко просвистели осколки. Как там Федор? Лодка, сильно накренив рубку, повторяет маневр тральщика.

— Помощник! — бросает Козырев. — Свяжитесь с базой: атакован с воздуха, нуждаюсь в помощи. Пусть шлют истребители!

Толоконников — бегом в радиорубку.

Ага, один «юнкерс» горит, тянет за собой черный дым. А ну, еще огоньку, комендоры!

Клюнув носом (видна за стеклом фонаря темная фигура летчика), срывается в пике очередной «юнкерс».

— Лево на борт!

Это правильно… Иначе — прямое попадание… Но очень близко у правого борта рвется бомба. Взрывной волной подбрасывает корму, обнажившиеся винты идут вразнос, «Гюйс» затрясло как в лихорадке. В следующий миг тральщик оседает под тяжким ударом обрушившегося водяного столба.

Козырева отбрасывает в угол мостика, больно ударяет о поручни. Он падает, не удержавшись. Сквозь рваную дыру в обвесе мостика он видит синь воды, и тут же ее смывает кипящей пеной, над обвесом встает огромная волна с загнутым белым гребнем. Привалясь спиной к обвесу, уронив чернявую голову на грудь, сидит кто-то в бушлате, рядом валяется бескозырка. Все это Козырев в одно мгновение охватывает взглядом, пытаясь подняться. Это удается не сразу: мостик ходит под ногами. В ушах заложено. Он видит: поднимаются, тоже сбитые взрывом с ног, Балыкин и Волков, у Волкова трубка торчит изо рта, ну как же, он голову скорее потеряет, чем трубку любимую…

А, вот оно что: рулевого Лобастова отбросило от рулевой колонки, он потянул ручку манипулятора, и тральщик резко повернулся лагом к волне. Лобастов, обхватив нактоуз, поднимается, встает к рулю.

— Держать против волны! — говорит ему Козырев.

Только сейчас доходит до него, что тральщик стоит. Не слышно стука дизелей, — может, потому что в ушах заложено? — но и привычной вибрации мостика под ногами Козырев не ощущает… Но вот же — хоть приглушенно, но слышит он нарастающий рев моторов… Звено «чаек» проносится над головой! «Юнкерсы» уходят, набирая высоту. Либо израсходовали запас бомб, либо не хотят связываться с истребителями…

Занимая свое место у переговорных труб, Козырев видит лодку слева, в полумиле примерно. Цела, слава те господи…

— В машине! — кричит он в переговорку.

— Есть в машине, — отвечает чей-то далекий, будто из пропасти, голос. — Счас, товарищ командир… Механика позову…

Потом быстрый голос Иноземцева:

— Товарищ командир? А я до вас никак не…

— Почему не работают дизеля?

— Большие повреждения! На правом разбит осколком картер. А левый… Минуточку! — Козырев слышит, как Иноземцев орет кому-то: — Распорку ставь, быстро! Ничего, ничего, протиснешься! Хочешь, чтоб нас затопило?! — И снова в переговорку: — Много пробоин, товарищ командир, по правому борту.