кто он? — думала она. — Потомственный дворянин, который за годы Советской власти так и не нашел себя в труде... Или одинокий, без родных, человек, доживающий свои дни на пенсии за безупречную и многолетнюю службу в каком-нибудь третьестепенном оркестре?.. — Догадки сменяли одна другую. — Нет, это, очевидно, спившийся драматический актер. От алкоголя у пьяниц дрожат руки, как у этого дедушки. Об этом нам говорили на лекции. А потом отёки под глазами... Интересно, какой у него голос? Заговорил бы. Если пьяница — можно безошибочно узнать с двух-трех слов».

Точно подслушав мысль Наталки, Николай сдержанно обратился к рыбаку:

— Как клев?

Старик медленно повернулся и посмотрел на подошедшую пару изучающе и подозрительно:

— Никуда не годится. Три часа торчу и все попусту! — Голос его был надтреснутый, хрипловатый.

«Пьет!» — решила Наталка и стала еще внимательнее всматриваться в лицо рыбака.

«Врешь!.. — подумал Николай. — Ты только что пришел. Уже два часа я держу под наблюдением этот участок набережной». И голосом, в котором звучала самая искренняя любезность, спросил:

— Скажите, пожалуйста, неужели есть какая-то тайная страсть в рыбной ловле? Или тут что-то другое? Никак не пойму. Ведь иной простоит полдня из-за двух ершей и ни капли не жалеет, что потерял время и что гудят ноги.

Старик задумался. Он рассеянно смотрел на поплавок. Потом тихо ответил:

— У одних — страсть, у других — лекарство.

— То есть как лекарство?

— Очень просто. Специально прописывают доктора.

После некоторого молчания Николай снова спросил:

— А вы, простите за любопытство, рыбачите из-за любви к спорту или по предписанию врача?

Старик неторопливо выдернул из воды удочку, сменил червяка, поплевал на него и снова закинул.

— Я недавно вышел из больницы. Лечили меня.

Продолжая прикидываться наивным простаком, Николай спросил:

— Что-нибудь с нервами?

— Да... с ними... — неопределенно ответил старик и вздохнул. — То же самое, чем страдают люди, которым пришлось хлебнуть на своем веку...

— А... Понятно... — Николай закивал.

«Я так и знала!» — обрадовалась Наталка. А Николай думал: «Он даже не подозревает, что обеими ногами попал в капкан. Ну что ж, полюбуюсь еще немного, старина, на твою игру...»

— Ну и как сейчас?

— Профессор сказал, если снова потянет, то можно попробовать лечиться удочкой. Некоторым, говорят, помогает.

— Чем же?

— Отвлекает.

— И большие у вас были запои?

Старик недовольно взглянул на незнакомца: вопрос был не совсем тактичный. Но ответил:

— Всяко бывало. Случалось, что по два месяца на себя не походил.

— И долго вас лечили?

— Два месяца.

— Чем?

— Гипнозом.

— Сейчас уже не тянет?

— Как вам сказать... Живу, как волк на картофельном огороде. Ползаю в ботве и все время на лес озираюсь. Вижу этот лесок, а боюсь. Знаю, что там западня. Если еще разок махну через прясла, значит, амба, каюк.

«А ты, я вижу, артист. Такая импровизация не по плечу мелкому жулику», — подумал Николай и решил расспросить старика еще кое о чем.

— Какая же у вас профессия, отец?

— У меня? О, это сложно, молодой человек. Когда-то писал стихи, потом работал страховым агентом, а основная специальность — маркер.

— Маркер? — Николай сделал вид, что не знает, что это за специальность.

— Да-да, бильярдный маркер. Ночная работа, всегда пари, вино, скандалы... Вот и докатился, что ни пенсии, ни радости на старости.

— А дети-то у вас есть?

— Если б не дети, давно бы где-нибудь подох под забором. — Старик глубоко вздохнул и перекинул удочку вверх по течению. — Спасибо, что дети в люди вышли: один — инженер, другой — архитектор, дочка — учительница.

— С кем же вы живете?

— Жил один. Комната у меня на Васильевском. А сейчас вот дочка позвала к себе, пожалела. Пообещал ей бросить пить. Вот теперь хожу по вечерам рыбачить.

— И надолго хватит этого запала?

— Пока держусь. Вот уже месяц, как из больницы, ни грамма не выпил.

— Что ж, это хорошо. И внучата, поди, есть?

— Из-за них-то вот и рыбачу. А так бы не удержался. — Старик посмотрел на собеседника таким взглядом, точно выискивал на лице его какие-то особые приметы для подтверждения своих догадок. — А вы что, молодой человек, тоже начинаете страдать этим пороком, коль так интересуетесь?

— Как сказать? — Николай грустно склонил голову. — Тянет. Чем дальше, тем сильнее. Особенно по вечерам, когда в городе зажигаются огни.

Глаза старика озарились каким-то холодным светом.

— И тоска? Да? Тоска сосет? Прямо вот где-то здесь, под ложечкой. Так?

— Совершенно точно. Как вечер — не нахожу себе места.

— С этого, молодой человек, начиналось и у меня. — Рыбак забыл об удочке, поплавок которой отнесло далеко течением. — Но на этой точке еще можно удержаться. Меня никто не удержал. Я в эту грязь лез дальше и дальше. Сначала по вечерам, потом стало тянуть и днем. А потом... потом все пошло каруселью. Не разберешь, где утро, где вечер, где день, где ночь... Это страшно! И мой вам совет: если есть силы, пока не поздно, остановитесь.

— А как остановиться? Ведь тянет.

— Приходите со мной рыбачить. Я каждый вечер на этом месте стою допоздна. Ходил со мной еще один дружок, вместе в больнице лежали. Целых две недели держался. Потом что-то затосковал и вот уже третий день не показывается. Наверное, опять попал в циклон. Хороший человек был.

Наталка, затаив дыхание, делала вид, что думает о своем, а сама старалась не пропустить ни одного слова. «Какой он странный... Зачем ему вся эта игра? Ведь он же не пьет. К чему глумиться над больным человеком?»

«Пора!»— решил Николай.

— Спасибо, отец! Если уж очень припрет — приду с вами рыбачить. До свидания!

Они попрощались.

Рыбак глубже надвинул на лоб шляпу и подозрительно смотрел вслед удаляющейся парочке. «Что-то не то, — говорил его взгляд. — Этот разговор неспроста». Он отвернулся и перекинул удочку.

Белесые облака над Невой смешались с темными тучами и плыли к Финскому заливу. Они походили на огромные груды серой шерсти, в которую, словно по ошибке, было брошено несколько охапок черного руна. Николай и Наталка шли молча. Николай думал о старике, он спиной чувствовал его взгляд. Наталка думала о Николае, о том, что его сейчас