Чарльз допил свой мартини и поставил стакан на одну из салфеток, которые принес вместе с напитками.

– Мама, она слегка… – начал было он, но вдруг оборвал себя. – Послушайте, лучше поговорите с нею сами. Она всегда была любительницей театральных поз, заламывания рук и всего такого прочего, хотя на самом деле, клянусь вам, она не способна тронуть человека даже пальцем!

– Кстати, я разговаривал с вашим отцом, – сказал Линли.

Лицо Голдейкера на миг окаменело, после чего он с подчеркнутым равнодушием произнес:

– Как я полагаю, это тоже часть ваших обязанностей.

Что любопытно, он не стал спрашивать у Линли, зачем тому понадобилось говорить с Фрэнсисом.

– Я также разговаривал с вашей бабушкой, – добавил полицейский.

– Неужели? Интересно, зачем?

– Незадолго до своей смерти Клэр Эббот навестила их обоих. Хотелось бы знать, с какой целью.

– Могу я спросить у вас, вы нашли ответ на этот вопрос?

– Не совсем. Оба сказали, что ваша мать – что-то вроде патологической лгуньи, и, похоже, Клэр и самой было что-то известно об этом. Другое дело, что мы не знаем, что. Скажите, вы охарактеризовали бы свою мать как лгунью?

– Я бы охарактеризовал ее как любительницу все преувеличивать, когда дело касается личных проблем. Кроме того, она любит манипулировать людьми. Порой вбивает себе в голову просто невероятные вещи, но, насколько мне известно, патологической лгуньей она никогда не была.

– А если это ложь умолчания?

– Вы не могли бы привести пример?

– По словам вашей бабушки, ваша мать в пятнадцать лет родила внебрачного ребенка. Она когда-нибудь говорила вам об этом?

– Я узнал это от бабушки. Но прежде чем вы скажете, что это отличный пример лжи умолчания, скажу, что мать никогда не рассказывала мне об этом, так как у нее не было причин это делать. Бабушка же рассказала это лишь потому, что у нее с матерью вышла какая-то ссора. Бабуля любит при случае отомстить. Что же касается правды про маму, про ее подростковую беременность… Это была ее месть. Да, у мамы родился ребенок, насколько мне известно, девочка, но она не была частью нашей жизни. Она не выдавала себя за кузину или знакомую семьи. У матери не было причин самой ее растить. Предполагаю, что ей хотелось другого – поскорее обо всем забыть. Это было давно. Она сама была почти ребенком. Нас это не касается – и точка.

Шафтсбери, Дорсет

Барбара была даже горда тем, сколько всего успела сделать, пока ожидала возвращения Уинстона с его разведывательной вылазки. Сама она сегодня осмотрела машину Клэр на предмет отпечатков пальцев Каролины Голдейкер, а ее напарник отравился на поиски Гермионы, Линн и Уоллис – трех женщин, чьи имена упоминались в ежедневнике Клэр Эббот.

Поскольку Хейверс освободилась первой, она решила, что просто обязана приготовить Нкате ужин. В конце концов, разве он не кормил ее завтраком и обедом? Так что теперь с нее тоже причитается. Да и вообще, не велик труд.

В центре Шафтсбери имелся супермаркет. Здесь, по пути в дом Клэр, девушка сделала остановку и, схватив тележку, устремилась в сторону уставленных консервами полок. Следует признать, что ее кулинарные способности были, увы, не безграничны. Но Уинстону не обязательно знать, что в процессе приготовления ужина были задействованы консервы.

Интересно, сумеет ли она его обмануть? Главное – вернуться домой раньше и ждать его возвращения. К этому моменту она успеет разогреть то, что найдет в этом магазине – что-нибудь поприличнее, – и спрятать жестянки. Быстро пробежав между четырех рядов полок, сержант нашла нужное. Схватив банку консервированного говяжьего гуляша и еще одну – со свеклой, она отправилась на поиски вкусняшек и в итоге остановила свой выбор на аппетитном печенье с апельсиновым мармеладом и майонезно-тунцовой пасте, а также добавила в корзину пудинг и замороженный пирог с орехами и сладкой тянучкой. Осталось лишь выбрать напитки, что не составило большого труда. Три жестянки белого вина для нее и три бутылки лимонной «Фанты» для Уинстона. В любом случае, ему пора расширить свои горизонты. Нельзя же всю жизнь пополнять запас влаги в организме за счет обезжиренного молока и воды?

Вскоре на плите уже аппетитно булькал гуляш, а все остальное – кроме пирога с тянучкой и орехами – было аккуратно расставлено на столе. Звякнул дверной звонок, возвестив о возвращении Нкаты. К сожалению, пирог у Барбары слегка подгорел, но она выбросила почерневшие куски в мусорное ведро, где уже лежали консервные банки и прочая тара, в коей прибыл их обильный ужин. Кстати, сами банки девушка прикрыла пластиковыми пакетами из супермаркета и на всякий случай положила сверху, предварительно смяв их, пару старых газет. Не хотелось, чтобы яркий логотип супермаркета невзначай бросился ее товарищу в глаза.

Уинстон замер в дверях кухни, глядя на нее: стоя у плиты, Барбара помешивала что-то деревянной поварешкой в медной кастрюле, из которой поднимался пар.

– Ты готовишь ужин, Барб? – спросил он и добавил, поднимая пакет с покупками: – Выходит, я зря старался? Я думал приготовить нам говядину с грибами и домашний пирог. Брюссельскую капусту с беконом и шалот с орехами…

– Шалот? – переспросила его коллега. Хотелось бы, черт побери знать, что это такое! – Я приготовила нам гуляш. Может, твое подождет до завтра?

– Ладно, пусть подождет, – сказал Нката и принялся выкладывать из пакета покупки. Судя по содержимому этого пакета, было ясно: готовить угощение для напарницы Нката собирался из свежих продуктов. Свежих, повторила про себя Барбара, чувствуя, как у нее потекли слюнки. Говядина, грибы, вкуснейшая подлива, хрустящая корочка, брюссельская капуста, бекон, орехи и… как его там? Ах да, шалот. Тем не менее она нашла в себе мужество вновь повернуться к плите. Затем решительно подняла крышку кастрюли и выпустила в воздух ароматы гуляша.

Сказать по правде, тот тоже пригорел. Барбара энергично поскребла поварешкой по дну кастрюли, стараясь смешать пригоревшее с остальным содержимым.

– Ты садись, я сейчас все сама принесу, – сказала она Нкате. – Там на столе уже есть кое-что, в том числе напитки.

– Хорошо, – сказал тот, сминая пакет. – Вот только это выброшу.

– Нет! – Не выпуская из рук деревянной поварешки, девушка подскочила к нему, причем так резко, что Уинстон даже вздрогнул. Он растерянно посмотрел сначала на нее, а затем на мусорное ведро.

– Барб? – Нката произнес ее имя таким тоном, как будто спрашивал: «Признайся честно, что там у тебя?»

После этого он решительно шагнул к ведру, приподнял крышку, а затем смятые газеты, и, увидев, жестянки, вновь повернулся к ней.

– Барб, – сказал он снова, правда, на этот раз в голосе его прозвучала забота. Нет, не о ней, а о собственном теле. Бог свидетель, он никогда не осквернял его полуфабрикатами!

– Не бойся, не умрешь, – сказала Хейверс. – Это будет твой первый опыт. Возможно, он изменит твое представление о мире. Так что расправь крылья.