— Не бойся, дорогая Августа, ни один индиец не посмеет проникнуть в купе, где сидят несколько европейцев...

— Кроме разбойников, которым не ведома подобная щепетильность, - встрял пожилой офицер, занимавший полку напротив.

В поезде не было вагона-ресторана, поэтому каждый велел своему слуге заранее запастись провизией. Августа и с этим смирилась, но состояние уборной повергло ее в смятение и растерянность. А желтые тараканы с зачаточными крылышками, позволявшими совершать огромные прыжки, показались неправдоподобными, точно крылатые драконы.

— Уж не знаю, как там организовано управление железными дорогами, - сказал Эдвард, - но в каком бы часу ты ни отправился и в какое бы место ни ехал, всегда прибываешь поздно ночью. Всегда!

— Это точно! - подтвердил пожилой офицер. — А можно ли поинтересоваться, где вы сходите?

— В Мируте.

— Ах, Мирут... Гарнизон первого класса. Весьма цивилизованный город, подлинная жемчужина... Вам повезло... Сам-то я пересаживаюсь в Каунпуре, а оттуда направляюсь в Пурву - гарнизон второго класса... Это у черта на куличках, в глухой мофусиле[219].

Августа отложила книгу и помолчала. После того как опустили жалюзи, стало совершенно темно, а когда их слегка приоткрыли, читать мешал солнечный свет, ложившийся на страницы длинными скачущими полосками.

До Мирута добрались около полуночи: вокзал из серого кирпича, качающиеся ветрозащитные лампы да красные отблески локомотивов. Никакого оживления. Между свернувшимися калачиком отверженными собаками и тощими узелками лежали закутанные в отрепье тела. Эти распростертые фигуры напомнили Августе огромный зал морга или какой-то зловещий дортуар, а в памяти внезапно всплыл тревожный сон с постелями, что оказались на самом деле могилами. Пришлось переступать через спящих: приподняв свои длинные юбки с той элегантностью, которой научила миссис Гамильтон, Августа направилась вслед за мужем к большой двери.

Она вдруг обессилела, окоченела и зябко укуталась в дорожное пальто, а затем экипаж умчал в темноту Августу Фулхэм, которая так никогда и не акклиматизируется: Индия всего лишь отучит ее от чувства меры и жалости.

Хотя бунгало на Уорвик-Роу было лишено роскоши и удобств, оно все же понравилось Августе, очарованной экзотической тигровой шкурой и неизменными латунными столиками с чеканкой. Она последовала примеру мемсахиб, которые с упорством насекомых кропотливо воссоздавали британский быт при помощи цветастого кретона, веджвудских безделушек и английских кресел, купленных в антикварном магазине, куда сбывали мебель отъезжавшие.

Бунгало развалилось на солнышке желтой собакой в засушливом саду, где нескончаемыми рядами тянулись горшки с хризантемами. Боковую веранду ласкали своей бахромой ветви баньяна, а обращенные на северо-восток высокие и просторные комнаты сохраняли прохладу. Кухни и помещения для прислуги скучились бесформенным барачным лагерем в тамариндовой роще, отбрасывавшей тень на груду мусора, где обитали сотни галок и куда изредка залетали грифы. Ну а соколы ловко выхватывали на бреющем полете жаркое либо куски домашней птицы у слуг, когда те переносили еду из кухонь в бунгало. В глубине сада стояло еще одно небольшое здание, освобожденное Эдвардом перед приездом молодой жены: жилище для бибби[220]. Этот домик с хлопавшими на ветру дверьми вскоре засыпало красной пылью. Августа не раз сталкивалась с девушками, которые закрывали лица подолом сари, тяжело и недобро поглядывая обсидиановыми глазами. Августа с удивлением заметила, что это ее задевает, хотя подобные вещи в сущности ее не касались. Гораздо сильнее Августу оскорбляли другие особенности. Например, ванная, вовсе на ванную не похожая: халупа с разошедшимися половицами, между которыми виднелась земля, и большими глиняными кувшинами, откуда ковшом черпали воду. В сливное отверстие часто вползали змеи и скорпионы, так что у Августы бежали мурашки по спине и поднимались дыбом волосы. Но больше всего она боялась огромных мертвенно-бледных пауков, гонявшихся по стенам за тараканами, и нашествия муравьев, которое невозможно было предотвратить - разве что опустить ножки мебели в блюдца с водой. Перед тем как вытереться полотенцем, Августа всегда тщательно его встряхивала, что очень смешило Хамиду, приносившую в старых бидонах подогретую на костре воду. В углу ванной помещался стульчак, обычно именуемый thunder-box - омерзительный ящик, который ежедневно опорожнял неприкасаемый (Августа подозревала, что термин thunder-box ввели задававшие здесь тон пожилые мемсахиб).

Августа развешивала английские пейзажи на грубо побеленных стенах с пятнышками крови от раздавленных москитов, пыталась бороться с плесенью на панкхе, откуда при каждом взмахе осыпалась зеленоватая пыль, а также с апатией панкхавалы, который, валяясь на полу, управлял опахалом при помощи шнурка, привязанного к большому пальцу ноги. В Индии все давалось с великим трудом, и все отбивало охоту. Там не было гостиной, а одна лишь веранда. Не было камина, а масло вечно горчило. Теперь Августа понимала, что никогда не обвыкнется, и вспоминала предостережения Гэвана Кэхира О’Бирнса. Индия непременно отомстит и погубит за то, что Августа не смогла ее полюбить: потаенный страх разрастался с каждым днем, точно опухоль.

Августа ненадолго увлеклась садом - источником радостей и хлопот, прогонявших тоску. Там росли желтые и оранжевые бархатцы с горьким ароматом, кориандры с синими цветками на уровне лица, разноцветные бугенвилии и мелкие помпончики агератума. Но Августу не удовлетворяли все эти ультрамариновые свинчатки, жакаранды, гигантские бавольники, деревья ашо-ка и серебристо-белые стеркулии, откуда доносилось воркование китайской горлицы с извилистым черным воротничком: ни одно растение не обладало теми пышными ветвями и венчиками, что распускались посреди чердачных запахов. Впечатление от сада портилось беспрестанным карканьем галок, и Августе стало вдруг не по себе, когда однажды вечером гриф обронил к ее ногам человеческую кость. Августа затосковала по европейским цветам. Она видела, как с наступлением жары гибли розы и зимние флоксы, как на лужайке никла и жухла love-grass[221].

Подлинно индийской погодой была жара. Словно выходя на театральную сцену, лето наступало без всякой предварительной весны. Поначалу Августа отказывалась в это верить. Солнце нещадно палило все лето - из года в год, к такому нельзя привыкнуть, и никто не мог приспособиться даже долгие годы спустя. Ночью спина прилипала к матрасу, Августа пыхтела в лужице пота, соленые струйки затекали в глаза, попадали в рот. Она спала в саду, под навесом из противомоскитной сетки, поставив рядом столик с кувшином воды или холодного чая и повесив вывернутые наизнанку домашние туфли на палку, чтобы не залезли насекомые или змеи. Жалобный хор шакалов вторил вою отверженных псов, но поблизости слышались негромкие страшные звуки, не поддававшиеся расшифровке. Сквозь тюль мерцали звезды.