Гозданкер помолчал, почесывая бороду.

— Зайдем куда-нибудь, — предложил он. — А то я немного притомился.

Мы вошли в какой-то тесный бар, полный табачного дыма и громких голосов, и отыскали свободное место. Гозданкер заказал себе пива, а я — минеральную воду.

— Так вот о твоем увольнении, — снова заговорил он, когда нам принесли заказ. — Я полагаю, что это всего лишь вопрос времени. При нормальном развитии событий Храповицкий в течение года, максимум двух, избавится от обоих своих партнеров. Он выдавит их из бизнеса, они для него бесполезный балласт. И сделает он это с твоей помощью. До того, как это произойдет, ты можешь быть относительно спокоен за свое будущее. А затем настанет твой черед. Ты это понимаешь?

Он пытливо посмотрел мне в глаза. Признаюсь, на сей раз, он застал меня врасплох. Время от времени, когда мои обязанности становились мне тягостными и моя придушенная совесть начинала роптать, я подумывал об уходе. Но мне никогда не приходило в голову, что Храповицкий захочет избавиться от меня по своей инициативе. Я полез за сигаретой, выигрывая время.

— Терпеть не могу табачного дыма, — проворчал Гозданкер, и я, так и не прикурив, положил сигарету на стол.

— Я полагал, умные люди всегда нужны, — заметил я, повторяя избитую фразу.

— Ошибаешься, — ответил Гозданкер спокойно. — Они нужны на этапе становления бизнеса, когда в ход идут рискованные планы, которые, кроме них, никто не в состоянии придумать и осуществить. А когда денег уже много и в бизнесе наступает период спокойствия и стабильности, нужда в умных и смелых людях пропадает. Они начинают раздражать. Их место занимают добросовестные исполнители. Такие, как тот же Игорь Назаров. Или ваш Паша Сырцов. Ты же слишком мятежный для мирного времени. И слишком дерзкий.

Я отлично видел, куда он клонит. И полагал, что предисловий было сделано более чем достаточно.

— Но мы же говорим не о мире, — поторопил я. — Мы говорим о войне, не так ли? О той войне, которую вы начинаете с Храповицким.

Гозданкер одобрительно покивал головой.

— Приятно, когда тебя понимают с полуслова, — заметил он, отпив пива. — Да. Мы говорим о войне. Которую мы с Володей уже начали. — Он выдержал паузу.

— Как ты смотришь на то, чтобы перейти на мою сторону? — прямо, без обиняков, спросил он.

— Ефим, — укоризненно протянул я. — Это несерьезно.

— Это очень серьезно, — возразил он. — Считай сам. В случае, если ты остаешься с Храповицким и вы побеждаете, тебя выкинут на помойку в течение двух лет. Максимум. Если побеждаю я, то вы оба окажетесь на помойке гораздо раньше. Исход один, с разницей примерно в год. Резонно?

Я улыбнулся.

— Несколько "Минут назад ты убедительно доказал ненужность таких людей, как я, в мирное время. Если я становлюсь твоим союзником и мы выигрываем, то что помешает тебе поступить со мной так же?

Он был готов к этому вопросу.

— Я дам гарантии! — ответил он важно.

— Расписку кровью? — потешался я. — Или землю будешь есть?

Гозданкер не обиделся. Надув щеки, он с шумом выдохнул воздух.

— Полтора миллиона зеленью. Наличными, — ответил он. — Будем считать это премиальными. И далее ты получаешь такую же зарплату, как у Храповицкого.

Это было щедрое предложение. Даже при учете того, что он предлагал плату за предательство, он не скупился.

— Какая тебе, в сущности, разница, для кого придумывать свои проекты, — настойчиво продолжал Гозданкер, видя, что я не отвечаю. — Ты наемник. Твое дело — воевать за того, кто платит больше. Вместе с тобой мы их Размажем!

— Их? — машинально переспросил я. — Я полагал, ты говоришь о Храповицком.

— И Храповицкого, и, если потребуется, Лисецкого! — пожал плечами Ефим.

Неожиданное ожесточение, прозвучавшее в его голосе, заставило меня вскинуть на него глаза.

— Я думал, вы с губернатором друзья, — осторожно заметил я. Это была не самая деликатная реплика в данных обстоятельствах, но мне хотелось понять, как далеко он намерен зайти.

Ефим так резко хлопнул кружкой о поверхность стола, что пиво расплескалось.

— У Лисецкого нет друзей! — заявил он. — Как, впрочем, и нет врагов. Перефразируя известного политика, можно сказать, что у него есть лишь собственные интересы. И все остальное меняется в зависимости от них. Когда мы объединимся и накануне его перевыборов затеем какую-нибудь интригу в твоем духе, он сам приползет. На коленях! А в зубах будет держать мешок с областным бюджетом. И тогда мы будем решать: прощать его или нет!

При последних словах лицо Гозданкера, обычно грустное и задумчивое, приняло почти кровожадное выражение. Видимо, обида на губернатора в нем накипела.

— Спасибо за предложение, Ефим, но я вынужден отказаться, — ответил я, вздыхая. Мне все-таки было жаль терять полтора миллиона долларов. И еще жальче — упускать возможность свалить, наконец, Лисецкого. — Я не смогу так поступить. Просто не смогу, и все!

— Почему? — спросил он запальчиво. — Ты считаешь, что стоишь больше?

— Это непорядочно по отношению к Храповицкому. Гозданкер фыркнул.

— Это — бизнес! — отозвался он. — В нем не существует таких категорий. Полтора миллиона — это то, что ты мог бы заработать за четыре года. Но четырех лет, как известно, у тебя нет. Храповицкий бы тебя продал, не колеблясь, если бы ему предложили за это его годовой заработок! Можешь не сомневаться! Он настоящий бизнесмен.

— А я нет, — снова вздохнул я.

— Может быть, ты просто боишься? — Глаза Гозданкера насмешливо блеснули.

— Ты же знаешь, что нет.

— Я думаю, что все-таки побаиваешься. А напрасно! Хотя будь я на твоем месте, я бы тоже не стал отвечать сразу. Сначала нужно все взвесить. То, что Лисецкий сейчас поддерживает Храповицкого, ровным счетом ничего не значит, — принялся рассуждать Гозданкер вслух. — Как только он решит, что Храповицкий слишком усилился, он будет искать ему противовес. Скорее всего, в моем лице. Хотя можно для этого найти и кого-то другого. Так уже было не раз. Губернатор всегда стремится оказаться в середине качелей. Чтобы одного его движения хватало для того, чтобы кто-то взлетел вверх, а другой пошел вниз. В войну он вмешиваться не станет. Не в его правилах. Значит, мы будем один на один.

— А зачем вам вообще воевать? — спросил я о том, что давно меня мучило. — Что вам не хватает? Денег? Власти? —

Гозданкер уставился на меня недоуменно.

— Но это же ясно! — пробормотал он, как будто ответ был совершенно очевиден. — Мы не можем не воевать! — В его голосе не было и тени сомнения. Я покачал головой.

— Наверное, ты прав, — заметил я, даже не пытаясь скрыть иронии. — Извини за глупый вопрос. Если это ясно, то мне остается лишь порадоваться тому, что мне никогда не представится возможность пожить с вашими женщинами.