– А сколько же?

– Сразу три: с Турцией, со Швецией и…

– С кем еще? Вы не бойтесь – договаривайте.

– И еще с Польшею.

– Благодарю вас… Вы останетесь у меня и можете занять комнаты в Эрмитаже, а потом я укрою вас от мести родственников в таком месте, где вы сможете безмятежно наслаждаться счастьем молодости. Но пока вы проживаете в моем Эрмитаже, я прошу вас вспомнить все, что слышали и что видели…

Екатерина вернулась в кабинет к Безбородко:

– Очень тяжелый багаж тащит Россия на своей шее.

– Вы расстроены? Что-нибудь узнали?

– Ничего нового. Но следует перехватывать на границе всех курьеров, бдительно следить за делами в Варшаве, тщательно перлюстрировать всю берлинскую почту…

Безбородко потратил ночь на расшифровку темных выражений в письмах цесаревича Павла к принцу Фридриху-Вильгельму.

– Мне стало ясно: maitre Gren – это ваш сын, под словом «Палац» скрывается вопрос о захвате Данцига пруссаками. Тут очень много масонских выражений, и не все мне понятно.

– Моего сына так и тянет в ложи герцога Зюдерманландского… Это проклятое масонство есть сущая язва рода человеческого!

Безбородко доложил: из Калуги перехвачена секретная переписка бывшего хана Шагин-Гирея, который сносился с турками в Анапе и ногайскими мурзами в Тамани.

– А зачем нам иметь при себе лишнюю хворобу? – вдруг сказала Екатерина. – Если его поганой светлости прискучило жить на моем иждивении, так пускай переберется на хлеба Турции…

Безбородко между делом сообщил ей, что князь Потемкин все-таки покупает украинские поместья князей Любомирских.

– Странные дела! – удивилась Екатерина. – Я, императрица, не могу достать двух миллионов. А мой верноподданный вынимает их из кармана. Может, и правы люди? Я привезу Иосифа в Тавриду, и мы оба, как два последних дурака, будем рассматривать из окошек кареты безжизненную пустыню. Возможно ли такое?

Решительно она миновала комнаты канцелярии, вернулась в свои покои, давно желая поговорить с фаворитом Ермоловым.

– Видит бог, – сказала она, – как мирно и спокойно продлевалось наше содружество. Но вы должны понять меня! Я женщина не первой свежести, а вы еще молоды и преисполнены сил. Я очень устала. Давайте мирно и тихо расстанемся, чтобы остаться добрыми друзьями. Чтобы вам не было без меня скучно, я предлагаю вам деньги для увлекательного путешествия по Европе.

Александр Петрович Ермолов не стал цепляться за ее подол, откланялся и уехал, оставшись в летописи русского фаворитизма человеком умным, скромным и стыдливым. Екатерина, опираясь на трость, навестила залы дворца, где французский танцор Пик обучал вальсированию ее внуков, Александра и Константина. После урока танцев императрица пригласила танцора к себе.

– Не хотите ли выпить чашечку кофе? – спросила она…

* * *

Потемкин предупредил Булгакова об удалении Шагин-Гирея. «Человек бездарный и смешной, – писал он, – имеющий претензию быть подражателем Петра Великого, на которого похож едино только разве жестокостью…» Булгаков встретил хана на пристани Константинополя и сказал, что из всех Гиреев он мог бы иметь самую громкую славу, но поступил крайне опрометчиво, вернувшись в лоно Турецкой империи… Ответ был таков:

– Я потомок Чингисхана, и мне ли кого бояться?..

Визирь Юсуф-Коджа доложил султану Абдул-Гамиду:

– Недостойный отпрыск Гиреев бесстыдно прибыл в Порту, хранимую Аллахом… Что делать с этим отщепенцем?

– Отправьте его пока на остров Родос…

На лице султана блуждала коварная улыбка, когда он медленно стянул с мизинца перстень, в оправе которого сверкал бриллиант. Вызвав к себе придворного ювелира, Абдул-Гамид вручил ему перстень, указав ногтем на бриллиант:

– Обрати его в мельчайшую п ы л ь…

Шагин-Гирей, приплыв на Родос, поселился в домике на окраине греческого Неохори; местность была удивительно живописна, дозревали маслины, с лодок ныряли в море ловцы, доставая со дна знаменитые родосские губки для продажи их европейцам. Неподалеку была дача французского консула, которого Шагин-Гирей любил навещать, чтобы угоститься вином.

– Гази-Хасан, здешний комендант, – предупредил его консул, – спрашивал вчера у наиба, как будут казнить вашу светлость: по фирману султана или безо всякого оповещения?

Шагин-Гирей впервые заподозрил неладное, но Гази-Хасан учтиво звал хана в гости и угощал очень дружелюбно:

– Чего бояться тебе, потомку великого Чингисхана?

Шагин-Гирей давно уже не пил такого вкусного кофе, каким его угощали. Утром начались рези в желудке. Они становились невыносимы. Хан катался по коврам, грыз их зубами:

– Я знаю, отчего так вкусен был кофе!..

Он посинел от боли и на пятый день умер в страданиях. К нему вошел Гази-Хасан с ятаганом, ловко отделил голову от туловища. Эту голову положили в мешок, на корабле доставили ее к Порогу Счастья. Перед дворцом султана голова Шагин-Гирея покоилась на богатом золотом блюде, бороду хана расчесали и умаслили аравийскими благовониями. А чиновник султана с указкой в руке привлекал к себе любопытных громким криком:

– Идите сюда! Вы еще не видели головы хана, носившего соболиный халат с плеч нашего падишаха, доверия которого он не оправдал… Смотрите, правоверные, какие у него бесстыжие глаза! Этими глазами он озирал и русскую кралицу…

Самая дорогая и самая утонченная казнь на Востоке – чашечка кофе с бриллиантовой пылью…

В два часа ночи сами по себе остановились бронзовые часы в Сан-Суси – умер король… Курьеры оповестили об этом столицы Европы, а Кауницу деликатно сказали, что здоровье нового прусского короля Фридриха-Вильгельма II превосходное: он уже закупил две бочки марсалы, завел себе еще четырех любовниц.

– А как же здоровье короля Фридриха Великого?

Ответ нашли обтекаемый, избежав слова «смерть»:

– Фридрих Великий уже не играет на своей флейте…

Потемкин выслушал доклад о порядках в новых имениях.

– При князьях Любомирских, – говорил Попов, – украинских крестьян злодейски умучивали. Женщин подвешивали к потолку за волосы, бритвой подрезали по волоску до тех пор, пока волосы еще держали несчастную, и наконец она срывалась, оставляя у потолка лоскут кожи с остатками волос…

– Довольно! – крикнул Потемкин. – Садись и пиши: «Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же спилить, не оставляя и знаку оных…» Добавь от меня сам, чтобы впредь люди страхов не имели, а кому из хохлов желательно, пущай ко мне едут… Пора уже нам украинцев к флотскому служению привлекать!

Он приехал в Петербург, когда русский Кабинет находился в состоянии душевной прострации. Спросил у Безбородко: