Дело с приемкой одежды повторилось, как по программе. Нам тотчас же отпустили все и обещали немедленно выслать. Только уговаривали не осматривать. Ни минуты не задержали. Вершицкий даже удивился такой сговорчивости. Он и не предполагал, чтобы его, старого офицера и подполковника, так провели за нос, как это сделали пехотинцы.

Одежду прислать-то прислали, но такую рвань, что Исаевич принужден был командировать в Тифлис самого Киселева с целой артелью портных от каждой роты, чтобы разобраться в этой груде рухляди. Меня он опять командировал и с Киселевым.

– Вы приняли эту дрянь, – сказал командир насмешливо, – вы и помогите разобраться.

В Тифлисе мы просидели две недели, пока разобрали груды одежды. Обставили нас пехотные полки основательно. Самую завалящуюся дрянь прислали. Командир даже выговор Вершицкому закатил. А вдобавок еще из полков поступили слезные рапорты по начальству, в которых было заявлено, что саперы-де совершенно обездолили пехоту. Лучшую одежду отобрали и теперь полк даже на парад или смотр вывести не в чем.

Для нас одежды не нашлось в тифлисских складах, а полкам взамен той рухляди, что они сбыли саперам, была выдана новенькая, первосрочная одежда.

В Тифлисе было скучно. Денег у меня, как это уж и полагается, не было. Ходить никуда не мог и все время проводил в своей комнате, в казарме. Знакомыми тоже еще не обзавелся.

Тифлис кипел политическими страстями. На Эриванской площади революционеры среди бела дня отбили от пехотинцев и казаков двести тысяч рублей, перевозимых с почты. Один из казаков охраны рассказал мне потом, что бомбы летели в них с крыш и балконов. Револьверная стрельба трещала со всех сторон. Лошади казаков падали на скользкой асфальтовой площади. Малочисленная охрана пехоты была переранена.

В это время примчались фаэтоны, революционеры переложили на них мешки с деньгами и ускакали вниз, к базару. Другие фаэтоны столпились, будто нечаянно, и преградили путь опомнившимся казакам. Все было сделано в пять минут. Полиция явилась поздно. Так деньги и пропали.

Гимназисты стреляли в гимназиях в директоров и преподавателей. Кинтошки бросали бомбы в офицеров. Настроение у всех было нервное.

Я сидел в казарме и редко выходил на улицу. Обедал изредка на вокзале, а чаще в казарме солдатским борщом.

Несколько раз Киселев приглашал меня пообедать к себе. Он жил недалеко от казарм, на Авчальской площади. У него была маленькая квартирка. Там хозяйничала его гражданская жена, полная, крепкая женщина. Хозяйничала хорошо. Киселев был большой чревоугодник, особенно любил водочку, как он умильно называл ее, и гибочки.

Наконец одежду рассортировали, распределили по ротам, и мы возвратились в Агдам.

Я перешел жить в комнату Вершицкого. Жизнь отдельно всегда больше нравилась мне, чем совместно с кем-либо чужим. Нужно было дрессировать, натаскивать и смотреть за моим, подаренным Ивановым, громадным пойнтером «Байгушом». Он был очень породистый, но тем не менее основательно глуп. Я все же питал надежду, что возраст исправит его. Байгушова сестра «Найда» уже ходила с Ивановым на охоту и обещала сделаться отличной собакой. Мой же Байгуш любил больше всего бегать, высунув язык и шлепая толстыми губами. Стойку он делал только на куропаток. Здесь кровь сказывалась, и я любил смотреть на эти многообещающие задатки.

С занятиями в классе дело шло все лучше и отраднее. Я был доволен своими учениками. Народ подобрался очень основательный; особенно выдающихся по способностям не замечалось, – но все были старательные и работящие парни. Когда дело подошло к геометрии, они сначала было запнулись. С объемом куба еще с грехом пополам справились, но объем призмы и конуса никак не усваивался их мозгами. Нужно было помогать. С неделю бились они над объемом и наконец доложили мне, что этого отдела они не могут понять.

– Ладно! – ответил я. – Как вы полагаете, то, что мы учим в классе, нужно для дела, или есть вещи, которые и не понадобятся?

Солдат никогда не ответит, не подумавши. Этой мудрости научила его жизнь и дисциплина. Он уже знает по опыту, что иногда начальство задает коварные вопросы. Вроде того: «хороша ли пища?» – Ответишь – плохая, а за это потом так влетит, что и не рад будешь… Так и тут. Чтобы ответить, нужно подумать. Ответ, конечно, дали, как и следовало ожидать, разумный, – если учим, значит, нужно, – а зачем, не понимаем.

– А кто помнит мое объяснение, зачем это нужно?

Никто не мог вспомнить.

– Какие же вы унтер-офицеры будете, если забываете то, что неделю назад говорилось!

Я знал, что говорил. Такие обращения к классу были очень полезны. Они вызывали внимание учеников, заставляли их тугие мозги сосредоточиться на трудном вопросе и тогда они легче охватывали его. Наконец только один припомнил.

– Чтобы узнать, сколько земли, – доложил мне сапер. Все с интересом посмотрели на него.

– Кто работал землекопом? – обратился я к классу. Таких не оказалось. Это уже было нехорошо: своих они понимают быстрее. Мне нужно было искать пример из их жизни, а это не так просто.

– Ну, может, хоть кто случайно работал на железной дороге?! Насыпал насыпи, отрывал рвы? Никто. – Просто беда!

– Ну, может слышали от землекопов, как они работают, поденно или сдельно?

– Сдельно… конечно, сдельно… Дай ему работать поденно, так он наработает… – обрадовались саперы. – Неделю поденно будет ковырять то, что сдельно за день выкопает.

– Вот, вот, оно самое! Ну, скажем, вам нужно погреб отрыть.

– Какой погреб?

– А какой вам нужен. Сколько сажень, скажем, в длину, в ширину, в глубину?

– А для чего погреб? – спросил сейчас же один из учеников.

– Как для чего? – Ну, скажем, для хозяйства. Капусту кислую держать, картофель, бураки.

– Это точно… Только мы, значит, погреба-то делаем сами, так, без расчету… выкопали яму, накрыли жердями, сверху шалаш построим, хворостом заделаем, землей насыпем, чтобы не промерзал, и все.

– Так, верно! А если сам не можешь выкопать, а наймешь работника, как платить будешь?

– Известно, сдельно: такой, мол, погреб, столько-де аршинов, и копай.

– Ну, так! А слышали вы, что такое землекопы? Настоящие, что фундаменты под дома копают? Сколько они за работу получают?

– Да копеек сорок в день. Их работа чижолая, однако и дешевая…

Разговор нудный… но я уже знал, что договоримся.

– Так, – а как работу учитывают?

– Известно как, от куба.

– От чего?.. от куба?.. А что такое куб?

– Известно что!! Кеда сажень, и кеда сажень, и вглыбь сажень, вот те он куб и называется.

– Что же вы говорите, что не знаете?

– Да мы, значит, не думали, что вы, ваше благородие, про это самое говорите.