Дубягин принялся его недобро изучать, сверлить наглыми глазами. Молчал. Потом покачал головой:

– Еще спрашивает!.. Сами, суки, выслали на смерть – а теперь зенки таращит. Вот это и есть особый случай! То заставило, что вы меня в железах назад в нашу Жлобению отправили, а в Шереметьево, будь оно проклято, мной сразу ФСБ занялось. Взяли правым захватом. Составили протокол, как на изменника родины. В воронке перекинули в Мытищи, а там уже местные костоломы за дело принялись. Майор-падла (я его раньше по городу знал) мне карточку под нос сует, где я с одним парнем на автобазаре снят. Это, говорит, агент НАТО, и ты с ним заодно, с 96-го года в связке. А я у того братилы страховку на автомобиль по дешевке купил – вот и весь шпионаж. В общем, по двум статьям пустили: агент спецслужб и изменник родины – до пятнадцати. Такая подлая подсечка… Майоровы подлипалы били нещадно, пытали, сейчас, кричат, на нас работать будешь!.. Водку жрали и пустой бутылкой грозили зад порвать, потом дали три дня подумать или деньги собрать для откупа, паспорт забрали и выпустили под подписку. – Дубягин замолк, перебрал бумажки. – Вот, подписка, фотокопия… Ну, вижу, дело плохо. Где мне 50 тысяч баксов собрать откупиться? Взял семью – и в Москву к братану сбежал. Там угнездился временно.

– Когда это было? Точный адрес! Где жили?..

Дубягин, чертыхнувшись:

– Замумукал своими адресами!.. – но все же назвал какой-то адрес, пояснив: – Жил нелегалом – паспорт и военный билет у них в Мытищах остался. Купил в метро фальшивую ксиву и по ней жил. Подкастрюливал чем придется – охрана, сыск, извоз. Работу одна жаба подкидывала… А потом, когда теракты в Москве пошли и проверки начались, поймали меня в метро. Выяснили, гниды, дуболомы, что я в побеге, и опять в Мытищи выслали. А там уже в полный ад угодил: и за шпионаж, и за побег, и за подделку документов – все на меня повесили.

И Дубягин рассказал, что его бесчеловечно били, несколько раз в морозные ночи вывозили «на расстрел» в лес, заставляли рыть могилу, голого укладывали в нее, заливали водой, избивали дубинками и душили мокрым полотенцем, требовали, чтоб сообщников назвал и на разведку работать начал.

– Словом, то же самое, что вы раньше с другими делали, – подытожил Шнайдер, ободренный присутствием Зигги (который, нацепив на пояс небольшую резиновую дубинку, крутился в коридоре и пару раз заглянул в открытую дверь кабинета); потом спросил, почему Дубягину показали эту карточку только сейчас, а раньше не показывали: – Вы же говорите, что снята она в 96-м году. Чего же они пять лет ждали?..

Дубягин пренебрежительно осклабился:

– А мне почем знать?.. Ничего не знаю… Держали в тюрьме три месяца. Потом – суд. Ничего не доказали, дали два года условно – хороший адвокат попался. Как мой нельзяин говорит, бойся не закона, а судью. В общем, разблокировка. Но и после суда покоя нет – звонят, кроют предателем и дезертиром, грозят: мы, мол, тебя сами достанем, если суд не достал… Дом в Мытищах спалили, отца поленом огрели, оглох на уши. Мать в пожаре чуть не сгорела… Куда ехать, куда идти? Жену с детьми на Украину отправил, там у нее маманя. Сам попозже тоже туда собирался… Шел как-то ночью домой…

– Куда домой? Дом же сожгли? – спросил невзначай Шнайдер.

Дубягин оторопело уставился на него, сглотнул.

– А… Ну да… А у бабы одной жил. Туда, стало быть, шел. А ко мне четверо шкафов подваливают, с ног сносят, сапогами топчут, «смерть предателю и агенту!» – кричат. А потом давай штык-ножом бить. Прохожие утром нашли, скорую вызвали. В больнице желчный пузырь убрали и полпечени срезали, вот справки. Пять ножевых колотых и три резаных. Перепонная барабанка лопнула. Чавку вот сломали! – указал он на челюсть, одновременно щелчком пододвигая по столу справки из больницы.

Шнайдер глазами спросил у меня, что это. Я просмотрел бумаги. Протокол доставки в больницу. Выписка из истории болезни: больному Дубягину вырезан желчный пузырь. Проведена операция на печени. Сам Дубягин недвижно смотрел в сторону. Шнайдер, выглянув из кабинета, попросил Зигги сделать ксерокопии справок.

Дальнейшие события Дубягин изложил так:

– Я из больницы вышел, в ментовку заяву подал. Они протокол по факту нападения составили, искать тех быков начали. И нашли. Лучше б не находили… Все дети больших начальников. Через это моя жизнь совсем под откос пошла, в полном партере оказался… Вызвали в ментовку и начали давить: забирай, мол, свою письню к ебаной матери, знаем, кто ты такой, предатель, агент, сука-блядь, бери свою марню, не то хуже будет. Я – туда-сюда. Ах, не возьмешь?.. В карцер ледяной на ошейник посадили, койку – к стене, и живи как хочешь. А не хочешь – подыхай, как мышь. Три дня по колено во льду стоял, думал, капец пришел. Палачи! Фашисты похуже вас, гестапо, эсэс! – Увидев, что Шнайдер поморщился, он нагло и открыто посмотрел на него: – Что, не понравилось?.. Ничего, пусть хавает.

Записав про карцер и полицию, Шнайдер попросил продолжать. Дубягин смотрел в окно, словно не слыша вопроса. Шнайдер беспокойно завозился, стал открывать и закрывать ящики стола. Наконец Дубягин, оторвавшись от окна и обстоятельно поправив кашне, нехотя разлепил губы:

– Ничего дальше. Обломали они мне роги – забрал свою писульку. А менты мне тут же в ответ – новую статью, за клевету! Это, значит, что я тех мордоворотов оклеветал!.. И если, мол, пять тысяч баксов не принесешь, на пять лет загремишь. В Пермь пойдешь, где всякая гнусь сидит… Ну, да у нас в России беспределу никто не удивляется… Я попросил время бабки собрать. Дали три дня. В тот же день я на Украину сбежал.

– Без паспорта?.. Сейчас же закон вышел о визовом передвижении между Россией и Украиной? – удивился Шнайдер.

Дубягин в ответ тоже искренне удивился:

– Да ты что, с луны свалился, что ли?.. Закон?.. Какие в России законы?.. Правильно мой нельзяин говорил: «У нас закон – что железо: когда испекут, из печи вынут – пальцем не тронуть, горит. А через час хоть жопой садись – остыло!»

– Все-таки, как проехали границу?

Дубягин с жалостью посмотрел на него:

– Сказал, что паспорт дома забыл, вместо паспорта пятьдесят баксов тоже хорошо идут.

– Где жили на Украине?

– Да чего он приебался, нерводрал!.. – Глаза Дубягина злобно блеснули. – У жениной мамани жили, впятером в одной комнатухе.

– Адрес!

Дубягин недовольно расправил плечи:

– Вот дался ему этот адрес!.. Не помню я. Чего он ко мне вешается? Что я ему – груша для тренировки? Я такие игры не люблю. Скажи ему, пусть в покое оставит.

– Он только адрес спросил, – заметил я.

– Ага. Знаю я, как он спросил. Видно ж, что уже шарики-ролики бегают, как бы покрасивей мне отказ оформить!.. Учен уже их псиным премудростям. В глаза лыбятся, битте-дритте, а за пазухой змею держат!

Шнайдер спросил меня, о чем он говорит.

– Про полицию рассказывал, – ответил я, а Дубягину посоветовал: – Руслан, соберись немного, немец не понимает, что к чему.