В Исламиде дела тоже были далеки от полного мира и единомыслия. И если бы исход Варианта «И» зависел от них, то неизвестно еще, чем бы все это кончилось. Но тут действующим лицом была Россия. А ей, при всех недостатках, всегда было присуще умение ухватиться за одну проблему и тащить до победного конца, не обращая внимания на всякие сопутствующие неприятности: история приучила и к постоянным неприятностям, и к не менее постоянным великим замыслам. А и в этом деле самым трудным было, как всегда – стронуть телегу с места и раскрутить – «Эй, ухнем!» – а дальше и вправду сама пойдет.

И пошло.

Я стал рыться в памяти, чтобы восстановить кое-какую статистику, касавшуюся того, как дело раскручивалось и как оно шло. Вспоминались, правда, лишь какие-то обрывки – но и они были достаточно выразительными. По деценниям: строительство жилья в первом десятилетии, втором, третьем, четвертом и пятом соотносилось как 1,0–1,3 – 1,8–3,1 – 4,8; торговых судов всех классов: 1,0–1,1 – 1,5–2,7 – 5,2; деловых контор: 1,0–1,6 – 1,2–2,8 – 3,2; автомобилей легковых: 1,0–2,0 – 5,6–8,0 – 11,1; число военных кораблей и самолетов росло по экспоненте во втором, третьем и четвертом деценниях, когда наступило насыщение, последние годы оборонцы держали почти ровную площадку с отдельными пиками на потребу экспортерам; школы и университеты во втором деценнии были почти на нуле, потом полезли вверх чуть ли не вертикалью. Можно было бы назвать еще десяток вспомнившихся мне сейчас рубрик, но все они объединялись одним словом: деньги. В противовес концу прошлого и началу нашего века, когда российские финансы при мощном импорте работали на экономику Запада, сейчас те же западные деньги, уплаченные за нефть российскую и ближневосточную, а также прибыли американских фирм, принадлежавших арабам, возвращались в Россию и крутились на ее рынке, и прирост этих поступлений – кредитов, инвестиций, ценных бумаг – тоже хорошо ложился на экспоненту, рядом с которой можно было бы нарисовать и еще несколько, практически параллельных ей – тех, что выражали бы увеличение числа мечетей, количества россиян, склонившихся к учению Пророка, всякого рода обменов по линии культурной, научной, спортивной с Исламидой, и тому подобное. Олимпиада в Александрии, получившей это право не без организованного Россией давления, была, если говорить о внешних проявлениях, едва ли не самым ярким свидетельством крепости отношений России с Исламидой. Хотя, конечно, далеко, далеко не крупнейшим и значительнейшим. А вот то, что я только что видел на тренировочном плацу, станет для всех, кто – впервые за последние полвека – увидит прохождение не только академий, но и техники с ее профессиональным воинством, – станет весьма серьезным аргументом при решении старой проблемы: кто есть кто в этом мире.

В этих рассуждениях я все же уснул, незаметно для самого себя, в кресле, не раздеваясь. И проспав три часа, вскочил и принялся за утренние процедуры с приятным ощущением моей собственной боевой готовности.

Потому что наступающий день обещал стать днем решающим.

Хотя – недаром сказано в суре «Пчелы», в айяте семьдесят шестом: «Поистине, Аллах знает, а вы не знаете!»

Вот и узнаем завтра.

Когда я, после кружки крепкого кофе и пары телефонных звонков, был уже готов к выходу, Наталья все еще спала. Я поколебался немного – поцеловать ее перед уходом или нет – и решил не беспокоить. Может быть, причина была и не только в этом.

В условленном месте меня уже ждали двое. С одним из них я давно не встречался, но обниматься мы не стали, только кивнули друг другу – он, я бы сказал, весьма уважительно, я – как всем; это и был Иванов. Второго я видел впервые. Дальше пошли пешком, пройти следовало два с лишним квартала. Было еще очень рано и пустынно, однако когда мы приблизились к нужному месту, то убедились, что все, кому надлежало тут быть, присутствовали – хотя заметить каждого из них можно было только, имея немалый опыт. Не доходя двух подъездов до нужного, мы приостановились; навстречу выступил человек. Сообщил:

– Все в порядке. Не выходил.

Мы переглянулись. Мой давний знакомый – он был сейчас старшим, я же присутствовал в качестве как бы консультанта – сказал:

– Ну что же – пошли.

Сразу же, неизвестно откуда взявшись, несколько человек перебежали проезд метрах в двадцати перед нами и скрылись в подъезде. Когда мы вошли, они ждали нас возле лифтов. Иванов спросил:

– Пожарный спуск?

– Под контролем, – ответил тот, что встретил нас у дома.

– Гаражи?

– Блокированы.

– Он дома?

– Вечером был; видимо, лег спать – свет погас. Никто с тех пор не выходил, не выезжал.

– Он один был?

– Других не замечено. Может быть, кто-то там уже был, когда мы прибыли; не знаю.

– Разве не прослушивали?

– Прослушивали. Временами звучал телевизор. Был шум воды. Ничего другого.

Ну это не очень убеждало.

– Чердак контролируется? – спросил я, исходя из своего опыта.

– Каждый выход.

– Крыша?

– Так точно. Нет, он там, не сомневайтесь.

– Берем, – сказал Иванов, но таким тоном, словно хотел дождаться еще чего-то. Моего согласия, наверное, хотя я тут не командовал. Мне же еще чего-то не хватало. Ага, вот:

– А внутри подъезда какие-то передвижения засекали?

– Специально – нет. Обращали внимание только на вход и выход.

– Ага, понятно, – сказал я.

Не наблюдали. Значит, нужный нам человек мог в любое время выйти из своей квартиры и войти в другую – в этом подъезде их было еще тридцать девять. Вот так-то. Войти – и остаться, и сейчас спокойно сидеть там? Почему бы и нет? Такая квартира могла быть заранее подготовлена, и живет там человек, ни в чем не замешанный, хорошо законсервированный, персонаж одноразового употребления именно для такой вот ситуации. Уж у кого, а у нынешних моих оппонентов времени и возможностей для подготовки к действиям было – хоть завались… Подумав о них, как об оппозиции, я внутренне усмехнулся: знал, что когда наша возьмет, они из противников превратятся в исправных служак; но для этого надо было еще победить.

Я сказал:

– Пусть кто-нибудь по возможности быстро установит всех квартировладельцев этого подъезда. И граничащих тоже – на всякий случай. Балконы-то соприкасаются… Ну что же – посмотрим, что у него там…

Поднимаясь, заняли оба лифта, одна группа побежала по лестнице. У нужной квартиры остановились. Иванов глянул на меня. Я предложил:

– Послушаем немного.

Он передал мне наушники. Слышимость оказалась отличной. Явственно различались неторопливые шаги – два шага, пауза, четыре шага, звук отодвигаемого стула; обитатель негромко мурлыкал песенку. Засвистел и умолк чайник. Я сказал: