Во время своего краткого визита в этот величайший город Малой Азии апостол обдумывал следующий этап миссионерской жизни. В качестве сцены для апостольской деятельности Павла Эфес был даже важнее, чем Коринф. Павел прибыл в Сирию весной 53 года. Летом того же года он покинул эту страну, чтобы отправиться в свое третье миссионерское путешествие. Он снова посетил «возлюбленных галатов», а вслед за тем пошел в Эфес, где провел три года, проповедуя Евангелие Христа.

В мои планы — буквально по шагам восстановить путь святого Павла — вмешалась стихия. Начался сезон дождей, а это означало, что дожди, которые по силе и ярости могли сравниться с тропическими ливнями, будут идти практически ежедневно. Такая же погода ожидала меня и в Малой Азии. Посему я решил, что будет благоразумно вернуться в Англию и лишь через полгода возобновить знакомство с Эфесом.

Мое путешествие в Эфес; я осматриваю руины древнего храма Дианы и того театра, в котором серебряных дел мастера выступили против Павла. Далее я путешествую в Палестину, останавливаюсь у кармелитов и посещаю Кесарию. Затем сажусь на корабль, отправляющийся на Мальту; там моему взору предстает кладбище мертвых кораблей. После этого я плыву в Неаполь и добираюсь до Рима. Путешествие мое оканчивается возле гробницы святого Павла.

1

Капитан корабля был крепким и невозмутимым уроженцем Гебридских островов. Его голубые глаза настолько привыкли вглядываться в ночной туман или в нечто, находящееся за пределами обычной видимости, что приобрели какой-то особый, почти мистический блеск. Когда капитан смотрел на вас своим характерным остановившимся взглядом, казалось, будто он, впав в состояние транса, попросту никого не замечает. У него был необычный тембр голоса — низкий и глубокий, а поскольку обычно он говорил негромко, то создавалось впечатление, будто он мыслит вслух.

Когда наше судно проходило между южным побережьем Троады и северным берегом Митилены, капитан передал мне через стюарда приглашение подняться на капитанский мостик. Я застал его прильнувшим к биноклю — капитан внимательно разглядывал проплывавший мимо берег. Не отрываясь от своего занятия, он обратился ко мне с вопросом:

— Вам это ничего не напоминает?

Я внимательно пригляделся к проплывавшему мимо мысу Баба и холмам, подступавшим к заливу Адрамиттий.

Судно ощутимо покачивало. Стоял один из тех туманных мартовских дней, когда бирюзово-голубые волны Эгейского моря приобретают неприятный серо-стальной оттенок; а над горными вершинами собираются насыщенные громами и молниями тучи. Наплывающие клочья тумана внезапно скрывают из вида проплывающие острова, а самые высокие из гор как-то съеживаются и уменьшаются в размерах.

— Что мне это напоминает? — переспросил я. — Конечно же, Шотландию.

— Вот именно, — пробурчал капитан. — А если точнее, острова.

Когда мы уже приближались к Троаде, над заливом Адрамиттий пошел дождь. Стоявшая на самом берегу крепость Ассос на время скрылась за пеленой серых струй. Но едва дождь прекратился, и крепость, и белый городок за ней засияли с новой силой.

— Можно представить, что мы пересекаем залив Раасей, направляясь к Портри, — задумчиво сказал капитан. — Ужасно похоже на острова.

Он пустился в воспоминания о начале своей карьеры, когда между Кайлом и Скаем еще курсировали колесные пароходы. Слушая капитана вполуха, я пытался представить себе, как святой Павел плыл к Троаде. Интересно, его взору тоже предстали свинцово-серые волны, разбивавшиеся о прибрежные скалы. Долетал ли до его слуха вой ветра в горах Митилены? Провожал ли он взглядом проплывавшие мимо туманные берега?

— Дождь кончается, — услышал я голос капитана и, проследив за его взглядом, увидел голубые просветы в, казалось бы, безнадежно сером небе. Задолго до того, как мы свернули на юг к Митилене, солнце снова выглянуло из-за туч, и море приобрело нежно-фиолетовый оттенок.

Я смотрел на острова Эгейского моря: за лето они высушились и прожарились. Весь запас своей влаги они отдали плодам фиговых деревьев, дыням и гранатам, а сами сейчас напоминали сморщенные прошлогодние каштаны. Но настанет весна, и они снова оживут, зазвучат на сотни голосов благодаря речушкам, которые весело прокладывают себе дорогу через сосновые боры к заливу, куда несут свои воды. Острова засверкают изумрудной зеленью заколосившихся зерновых, листья инжира подобно раскрытой пятерне будут ловить солнечное тепло, виноградные лозы побегут по земле, как маленькие зеленые ручейки. Жимолость оплетет белые стены; бледно-палевые нарциссы расцветут на склонах холмов, а олеандры заполонят болотистые низинки. Мужчины и женщины, которые в летний зной отсыпаются в тени олив, весной усердно трудятся в поле. Вечерней порой сельские улицы огласятся перезвоном колокольчиков на шеях мулов — это крестьяне возвращаются домой со своих виноградников.

Острова чутко отзываются на любое изменение освещения. Ранним утром вы можете видеть золотые облака, покрывалом лежащие на них. Горы окрашиваются в яркий шафранный цвет. Долины перечеркнуты полосами экзотического оттенка — от темно-фиолетового до розовато-лилового. По вечерам сгущаются чернильные сумерки, над ними расстилается непроницаемо черное небо с первыми неяркими звездочками.

Измир встретил нас серой предутренней полутьмой. Мы разглядели город, свернувшийся клубком в изгибе бухты, в окружении высоких гор. Солнце, встававшее из-за горы Паг, заливало все таким нестерпимым светом, что пришлось воспользоваться очками с затемненными стеклами — иначе было больно смотреть.

Я стоял на палубе и пытался убедить себя, что все это происходит на самом деле и я действительно через несколько часов увижу Эфес. Забавно, как некоторые города одной только магией своего имени влияют на нашу жизнь. Тысячи людей стремятся в далекие края, надеясь повидать места, которые они считают красивыми. Это, собственно, единственная причина, по которой они совершают путешествия. Для меня же такой причиной могут послужить волшебные названия — названия, которые одним только своим звучанием способны оживить и осветить самый скучный и безрадостный день. Для меня такими названиями являются Эфес, Фивы, Тинтагель, Ла-Манча, Камелот и Авалон. Они очаровывали меня с ранней юности, звучали, как боевые трубы неведомых королевств. Удача сопутствовала мне в жизни: я повидал Тинтагель и Фивы, а также Тобосо Дон Кихота. И вот сегодня, как только солнце встанет над Измиром, мне предстоит отправиться в Эфес.

С грохотом упал якорь в голубые воды залива. Вокруг нашего корабля в ожидании заработка засуетились маленькие каики. В них стояли турки, энергично работая веслами. Буквально за несколько минут меня доставили на пристань. Вскоре я уже катил по булыжной мостовой Измира на железнодорожную станцию, где уже стоял под парами почтовый поезд. Ему предстояло проделать сорок миль до Айасолука, откуда можно добраться до Эфеса.

С пронзительным скрипом поезд тронулся с места, выбрался на живописную долину, засаженную фиговыми пальмами. Измир славится своими фигами еще со времен Римской империи. Согласно новому республиканскому декрету, деревья высаживают планомерно, ровными рядами — как в вишневых садах Кента. Вскоре, однако, теплая плодородная долина осталась позади, и наш поезд покатил по необжитой местности, где на целые мили раскинулись болота, заселенные дикими птицами. Со всех сторон надвинулись голубые горы, и железнодорожные пути пролегли по узким каменистым ущельям, где до сих пор водятся дикие кабаны.