воображении, а теперь реально спала сразу с двумя мужчинами, часто в один и тот же день, не находя чувствительной разницы: оба мне нравились и оба доставляли удовольствие. Впервые замаячило объяснение мужских измен: все мы используем друг друга для обострения восприятия.

Но ничто не застревает надолго в одном месте – движется назад или вперёд, претерпевает метаморфозы. Вначале курортный ухажёр воспринимался как источник физического наслаждения и утешительный приз судьбы, которая в расцвете лет втюхала мне смерть Дона. Потом я начала испытывать к Сигурду странное, пугающее притяжение, привязанность, переходящую во влюблённость. А влюблённые излишне впечатлительны. В конце концов, однажды, покидая чужое жилище, я вдруг ощутила себя несчастной и лживой одновременно. Зависимость от чувства к случайному мужчине, не радовала. Зачем эти приключения, новые страсти, вина перед Кириллом? Но дома, вдохнув привычный запах стен, диванов, яичницы с ветчиной, почувствовала такую тоску, что едва не схватилась сразу за телефонную трубку.

Сдерживать возрастающую тягу к любовнику оказалось не просто. Тем более, он относился к нашей связи серьёзно, пытался ввести меня в круг своих знакомых, даже родных. Я противилась изо всех сил. Тут пахло профессорской семьёй, интеллигентами во втором поколении, моя же роль выглядела весьма сомнительно, да и рассказать что-то придётся. Возможно, Сигурд на это рассчитывал.

Вопреки общему мнению, мужчины любопытнее женщин, они прошли долгий путь познания, а оно замешано на пытливости, и у них в мозгу наработаны соответствующие связи. Женщины проявляют любопытство чаще за недостатком ума и образованности, оно скользит по поверхности, тогда как мужчина стремиться проникнуть в суть, понять мотивы поступков. Я очень этого не хотела, поэтому помалкивала или отделывалась шуточками.

– Не пойму, как ты ко мне относишься? – спросил Сигурд в очередную встречу. – Создаётся впечатление, что я для тебя не цель, а средство. Только не соображу, в каком смысле и почему. Кто ты и чем повязана?

У, какой любознательный.

– Я же не пытаюсь узнать, как ты зарабатываешь деньги, судя по всему не маленькие, есть ли у тебя жена, дети или возлюбленная.

– Возлюбленная есть, и она рядом. Остальное отсутствует. И я адвокат.

– Очень мило. Будет, кому меня защищать, если убью соперницу.

– Моя компетенция ограничена гражданскими делами.

– Тогда остановимся на том, что нам просто хорошо вместе. Как поведал мне один знаток, мужчины отличаются инструментами для секса, способами ласк, уровнем эгоизма, тогда как все женщины одинаковы, лишь тело приятно больше или меньше.

– Может быть, вначале на первом месте, действительно, формы, кожа, особенно запахи, но потом это уже не играет первую скрипку.

Я поморщилась от сравнения, возвращающего меня к образу Дона.

– А что играет?

– О, если бы я знал секрет, был бы великим Казановой!

– Чем же он велик? Что лихо соблазнял женщин?

– Нет. Что сумел сделать это предметом искусства, а не любви.

Когда Кирилл дежурил, а детей забирала Крокодилица, я оставалась ночевать у адвоката.

– Хочу всегда видеть тебя, просыпаясь, – сказал он однажды.

– А больше ничего не хочешь?

– Остальное у меня есть.

Этот молодец славно устроился. Пора дать ему пинка.

– Разве ты имеешь право вторгаться в мою жизнь, которой не знаешь и которую можешь разрушить?

– Давай выстроим новую.

Вот так оказия! На мужа и отчима двух детей Сигурд, с его холостяцкими привычками, не тянул. Оставить семью ради прыжка в неизвестность – надо совсем лишиться разума. А впрочем, почему бы и нет? Любовь – единственное, что способно обратить человека к лучшему. Конечно, для Кирилла это удар, но, в конце концов, он же мужчина!

Я взяла паузу, посмотрела в окно, на серое небо в грязных обрывках туч. Попыталась приврать:

– А может, у нас просто секс?

– Я же не слепой, и вообще, перестань держать меня за простака, которому нужна немая блондинка с крутой задницей.

Читает мысли. Это плохо.

– Ты слишком самоуверен.

– А ты – обожаемая женщина. Поверь, обожаемых не так много. Вокруг столько красивых, даже умных девиц – в глазах рябит, и никто за ними не охотится, а мимо тебя нельзя пройти, чтобы не оглянуться. От тебя веет содержанием.

Этот мужчина умел нравиться и сходу ловил на верную наживку. Как раз в это время я опять начала писать роман. Показала ему наброски, и он загорелся.

– Талант есть, нужна красивая оправа. Ты засверкаешь, как редкий бриллиант. Мне обязаны несколько крупных издателей, знаешь, у многих рыльце в пушку, я помог им выпутаться. Не проблема сделать из тебя звезду, тем более женская проза в моде.

– Откуда знаешь, что в моде?

– О, милая! Чтобы быть дорогим адвокатом, приходится изучать совсем экзотические вещи.

Такого искуса я не выдержала. Перспектива увидеть своё сочинение напечатанным вскружила мне голову. Я писатель! Брак с врачом смотрелся примитивно. Правда, Кирилл предан навсегда, а любовник, насытившись свежестью чувств, начнёт оглядываться по сторонам. Но если держаться за стереотипы, жить по расписанию и бояться перемен, я так и состарюсь за правкой чужих сочинений. У Сигурда хороший вкус, он понимает в литературе, любит меня и хочет жениться. Зачем ему врать?

Моя наивность так шокировала судьбу, что она не позволила мне совершить новую ошибку. Я забеременела. Возможно, это случайность, хотя не исключено, что Сигурд сознательно поставил меня перед выбором, который не приблизил к нему, а отдалил. И что теперь? Поймать Кирилла второй раз на одну и ту же приманку – подло. Я сочинила какую-то ерунду: надо смотаться на несколько дней в деревню, помочь заболевшей Тине.

Между тем шильце давно проткнуло мешковину, выпростав поблескивающий от трудов кончик. Последователь Ломброзо на клеточном уровне разложил моё поведение и вычислил результат. Однако от поездки отговаривать не стал, думая, что я еду к любовнику, только просил быть аккуратней, смотреть под ноги и не переохлаждать слабое горло. Если бы он знал, что меня ждёт недуг посерьёзнее.

Аборт, сделанный в подмосковной больничке за взятку, оказался неудачным. Далее всё прописано в «Анне Карениной». Я лежала в горячечном бреду, а Кирилл сутками сидел рядом и держал меня за руку. От руки шло тепло и жизненная сила, которую он старался мне передать. Как сквозь вату пробивалось: «Не волнуйся, Мышка, всё будет хорошо», и мне, действительно, вскоре стало лучше, хотя врачи уже не надеялись.

Через неделю Кирилл привёз меня домой, помог снять плащ, сапоги, проводил на кухню, налил чаю, сел напротив и посмотрел в зрачки своим патентованным взглядом. Увидев эти измученные глаза, я бросилась ему на шею, мы обнялись и стали покрывать лица быстрыми поцелуями, лёгкими, как касания крыльев бабочки.