Очутившись у себя в спальне, Эмилия долго не могла успокоить своих смятенных чувств и припомнить хорошенько все подробности случившегося. Опять ей пришел на память труп, скрытый занавесом, и у нее вырвался стон, испугавший Аннету, тем более, что Эмилия воздерживалась откровенничать с нею, боясь доверить ей такую страшную тайну, чтобы в случае, если она проболтается, не навлечь на себя мщения Монтони.

Таким образом ей приходилось таить в самой себе весь ужас той тайны, удручавшей ее до такой степени, что ее рассудок почти пошатнулся под этим непосильным бременем. По временам она устремляла на Аннету дикий, бессмысленный взор, и когда та заговаривала с ней, Эмилия или не слышала, или отвечала невпопад. За этим следовали продолжительные припадки столбняка. Несколько раз Аннета пробовала говорить, но голос ее как будто не производил никакого впечатления на больную; она сидела, застывшая и безмолвная, и только по временам тяжко вздыхала, но без слез.

Испуганная ее состоянием, Аннета наконец побежала известить Монтони, который только что выпустил слуг, не узнав от них ничего. Девушка в самых отчаянных выражениях описала ему состояние Эмилии, и заставила его тотчас же пойти к ней.

При звуке его голоса Эмилия повернула глаза и в них как будто промелькнула искра сознания. Она немедленно встала с места, тихо направилась в отдаленную часть комнаты. Он заговорил с ней тоном несколько смягченным, сравнительно с его обычной суровостью, но она бросила на него не то любопытный, не то испуганный взгляд и на все, что бы он ни говорил, односложно отвечала «да». Ее ум, казалось, не задерживал в себе никаких впечатлений, кроме страха.

Аннета не могла дать никаких объяснений на вопросы Монтони. Синьор долго старался заставить Эмилию говорить, но безуспешно; тогда он ушел, приказав Аннете оставаться при Эмилии всю ночь и утром известить его о ее положении.

Когда он ушел, Эмилия вышла из угла, куда забилась, и спросила, кто это сейчас приходил ее беспокоить. Аннета отвечала, что это был синьор Монтони. Эмилия несколько раз повторила за ней это имя, потом вдруг застонала и опять впала в забытье.

С некоторым усилием Аннета повела ее к постели, которую Эмилия окинула диким, полубезумным взглядом, прежде чем улечься; потом, вздрагивая с волнением, позвала Аннету, которая в смущении бросилась к двери, чтобы позвать еще какую-нибудь служанку ночевать с ними. Но Эмилия, заметив, что она собирается уйти, кликнула ее по имени и жалобным голосом попросила не покидать ее.

— С тех пор, как батюшка скончался, — прибавила она, вздыхая, — все покидают меня.

— Ваш батюшка! — удивилась Аннета, да ведь он умер еще, когда вы не знали меня.

— Да, это правда! — проговорила Эмилия, и слезы ручьем хлынули у нее из глаз.

Она плакала долго, безмолвно; и затем, успокоившись, наконец погрузилась в сон. Аннета отбросила в эту минуту все свои страхи и одна осталась сторожить Эмилию в продолжение всей ночи.

После сна нервы Эмилии несколько успокоились. Проснувшись на другое утро, она с удивлением взглянула на Аннету, которая спала, сидя в кресле у ее постели; но происшествия прошлой ночи совершенно изгладились из ее памяти, и она продолжала с удивлением смотреть на Аннету, как вдруг и та проснулась.

— Барышня, дорогая моя! вы меня узнаете? — воскликнула девушка.

— Узнаю ли? Конечно, что за вопрос? — отвечала Эмилия. — Ты — Аннета, но скажи, зачем ты сидишь тут около моей постели?

— Вы были очень нездоровы, барышня. В самом деле очень нездоровы! Я уж, право, думала…

— Как странно! — проговорила Эмилия, стараясь припомнить, что с ней было. — Боже мой! — воскликнула она, вздрогнув, — ведь это был только сон…

Она устремила на Аннету испуганный взор, а та, желая успокоить ее, проговорила:

— Нет, барышня, это было более чем сон, но теперь все уже прошло!

— Значит, ее убили! — глухо промолвила Эмилия и вся задрожала.

Аннета вскрикнула. Не зная того обстоятельства, на которое ссылалась Эмилия, она приписывала ее возбуждение болезненному припадку, но когда горничная объяснила, к чему относились ее собственные слова, Эмилия, вспомнив, что накануне ее пытались увезти, полюбопытствовала, удалось ли узнать, кто был зачинщиком этого дела. Аннета объяснила, что положительного ничего не узнали, хотя не трудно догадаться, кто все это устроил. Затем она объявила Эмилии, что ей, Аннете, она обязана своим освобождением. Эмилия, стараясь сдерживать волнение при мысли о тетке, по-видимому, спокойно выслушала Аннету, хотя в сущности не понимала почти ни слова из того, что она говорила.

— Ну так вот, барышня, — повествовала горничная, — раз Бернардин отказывался сообщить мне свою тайну, я решила разведать ее сама. Я проследила за вами на террасе, и только он отпер дверь в конце ее, как и я прокралась за ним и все время шла за вами. Ну, думаю себе, тут наверное затеяно что-нибудь неладное, иначе зачем такая таинственность? К счастью, Бернардин не запер за собой двери на засов; отворив ее, я увидала при свете факела, в какую сторону вы направляетесь. Следя за светом, я пробиралась на некотором расстоянии, пока вы не дошли до подземелий часовни. Тут уж я побоялась идти дальше, потому что слыхала диковинные рассказы про эти самые подземелья. Но идти назад тоже было жутко в потемках, да еще одной-одинешенькой. Так что, нечего делать, в ту минуту, когда Бернардин подправлял факел, я решилась идти за вами. Шла я, шла до того, как, вы достигли большого двора, — там уж я побоялась, чтобы кто-нибудь не увидал меня. Вот я и остановилась опять у дверей, видела, как вы прошли по двору к воротам, а как стали вы подыматься по лестнице, я и спряталась в подворотне… Я слышала лошадиный топот за воротами и людские голоса; какие-то люди ругали Бернардина, зачем он долго не ведет вас. Как раз в эту минуту Бернардин чуть было не накрыл меня, потому что опять спускался с лестницы, и я едва успела шмыгнуть в сторону. Но теперь я уже узнала его секрет и решила отплатить ему; да и вас выручить, барышня. Я сразу догадалась, что все это — штуки графа Морано, хотя он и уехал из деревни. Опрометью побежала я в замок, но, доложу нам, не мало стоило мне туда найти дорогу через коридор, что идет в часовню. Странное дело, в ту пору я совсем позабыла о привидениях, хотя в другой раз ни за какие блага в мире меня туда не заманят! К счастью, наш синьор и синьор Кавиньи еще не ложились спать, так что скоро за нами следовала целая толпа, достаточно многочисленная, чтобы спугнуть Бернардина и его душегубов.

Аннета замолчала, но Эмилия все еще, казалось, слушала. Вдруг она проговорила:

— Я хочу пойти к нему сама. Где он? — Аннета спросила, о ком она говорит.

— О синьоре Монтони, — отвечала Эмилия, — я желала бы повидаться с ним.