— Возьмите себя в руки, ребята! Где ваш офицер?! крикнул он им.

— Мы все ранены, а все наши офицеры погибли, — сказали они в ответ.

Некоторое время спустя генерал-квартирмейстер застревает в болоте и вступает в единоборство с каким-то пешим «мужиком», пытавшимся снять с него перевязь. Ему удается отбиться и вылезти из болота, и тут ему встречается эскадрон кавалеристов, повернутый фронтом в поле.

— Господин, — крикнул он офицеру, — вы молодцы, что пытаетесь остановить бегущих!

— Мы выполняем свой долг, господин полковник, — ответил тот.

В это время с быстротой молнии распространяется слух, что король убит, и это еще больше деморализует шведов. Но король был жив, он находился позади правого фланга, не один неприятельский конный отряд пытался атаковать его красочную и примечательную группу, но охрана успешно отбивши все попытки. Прискакавший Реншёльд доложил:

— Всемилостивейший государь, творится нечто невообразимое... Наша пехота бежит!

— Бежит? — недоверчиво переспросил король.

Но Реншёльд уже нетерпеливо дергает коня за повод и «летит» обратно, надеясь остановить надвигающуюся катастрофу.

— Берегите государя, ребята! — бросает он через плечо королевскому конвою и исчезает.

После этого королю, всей его свите и охране становится ясно, что нужно уходить. Карл послал драбантов разведать обстановку и попытаться найти какой-нибудь отряд, который можно было бы использовать для усиления охраны. Среди тех, кому было приказано выйти из боя и подтянуться к королю, был генерал Кройц. Его нашли около деревни Малые Будищи. К этому времени противоборствующие армии постепенно выходили из соприкосновения. Сражение практически закончилось, по равнине, под жгучим солнцем, бродили русские и осматривали тела погибших шведских пехотинцев. Это были люди из русского лагеря, не успевшие принять участие в бою, и вышли они, чтобы собрать трофеи.

На пути короля постоянно возникали русские отряды, их то и дело обстреливали, на них нападали, носилки с королем застревали, но сгруппировавшиеся вокруг Карла конные шведы, преодолевая лесные завалы и болотные трясины, отчаянно отбиваясь и теряя раненых и убитых, упорно продвигались на запад. Скоро к этой группе присоединились некоторые офицеры, в числе которых был С. Понятовский. На пути отступления Карла оказался и Левенхаупт, все пытавшийся остановить бегущих. Он встретил лейтенанта драбантов Хорда, который попросил его употребить генеральскую власть, чтобы остановить отступавших и дать возможность увести короля с поля боя. Генерал встал на пути бежавших шведов и закричал:

— Во имя Господа Бога не оставим в беде нашего короля! Он здесь!

Тогда некоторые пехотинцы сказали:

— Раз король здесь, то мы остановимся.

Подошла группа кавалеристов и присоединилась к пехотинцам. Король в это время садился на коня и держал левую ногу на его спине. Он увидел Левенхаупта и спросил:

— Левен, вы живы?

— Да, всемилостивейший государь, с Божьей помощью!

Король спросил «Левена», в каком направлении лучше уходить. Русские уже не были так активны, как прежде: оторвавшись от основной массы, они преследовали шведов с большой осторожностью, все еще не веря случившемуся. Генерал высказал мнение, что надо пробиваться к обозу. В авангарде пошли драбанты во главе с Ерттой, продолжая играть роль пулеуловителей. Они уже потеряли более двадцати своих товарищей. Был ранен в голову Нильс Фриск, убили лошадь под Хюльтманом, но тафельдекеру удалось разжиться новой лошадью и чудом спастись. Многие из охраны и конвоя попали в плен. Русским ядром разнесло в щепки носилки короля, но Карл оставался невредим. На месте погиб придворный хронист Карла Г. Адлерфельдт, в которого тоже попало ядро. Пришедшие в негодность носилки пришлось бросить и пересадить короля на лошадь, вытянув его больную ногу к шее животного, но скоро и этот конь под ним тоже погиб. «Ертта, дай мне коня!» — крикнул Карл, и лейтенант драбантов, сам раненый, отдал своего коня королю[172]. Под Будищами путь перегородил русский батальон. «Мы должны пробиться!» — сказал Карл, и поредевший отряд двинулся на прорыв. Батальон при этом дал залп, и многие сопровождавшие короля попадали на землю. Носилки опять сломались, а носильщиков всех перебило.

Дорогу к обозу никто из шведов не знал, но им удалось найти двух валахов, которые и повели отряд с королем в Пушкаревку. Им предстояло пройти еще пять верст. Время приближалось к 11.00.

Граф Пипер в своем дневнике, который он начнет вести в русском плену, так опишет день Полтавского сражения: «Вечером 27 июня[173], когда было темно, армия выступила в трех колоннах и двинулась к неприятельскому лагерю. Перед восходом солнца 28-го числа колонна, в которой находился Е. К. В., после некоторой заминки в ожидании соединения с другими колоннами, атаковала укрепления и сразу же овладела ими, отогнав напавшую на нас кавалерию противника. После этого мы ждали два часа, а может, и более, как говорили, генерал-майора Рууса с колонной. Между тем неприятельская кавалерия, обращенная нашей в бегство, повернула кругом и присоединилась к своей пехоте. В это время я расположился под деревом на отдых неподалеку от Е. К. В. Некоторое время спустя ко мне подошел канцелярский советник Хермелин и рассказал, что Е. К. В. приказал перенести себя в другое место. Я ответил, что мы можем не торопиться, поскольку ни одной боевой линии еще не было построено, а на это понадобится время. После этого он удалился, но скоро вернулся и сообщил, что неприятель выступил против нас с намерением атаковать и находится от нас на расстоянии нескольких мушкетных выстрелов. После этого я сел на коня и, увидев приближавшегося противника и нашу еще не выстроившуюся в боевой порядок армию, сказал Хермелину: “Господь Бог должен сотворить чудо, если на этот раз все кончится для нас благополучно”. Потом я поскакал на правый фланг в предположении увидеть там Е. К. В. Но когда я туда прибыл, то нашел нашу кавалерию в большой конфузим и в такой давке, что я не смог проехать; задние напирали и давили на передних. Увидев это, я повернул искать Е. К. В. среди пехоты, но нашел, что та уже давно ушла со своих позиций, а на ее месте появилось огромное каре неприятеля, и если бы меня вовремя не предупредил один офицер, я бы угодил в руки русских.