губы, это лицо, волосы, руки, протянутые ко мне, которые знали так много секретов о том, что мне нравилось:

— Не знаю, Ашер. Каждый раз, когда я думаю, что мы нашли способ быть всем вместе, тебе удастся найти новый все испоганить.

— Я знаю, что это все из-за меня. Моя потребность в том, чтобы Жан-Клод ставил меня превыше всех остальных, продолжает разрушать мое собственное счастье. Я также знаю, что этого никогда не произойдет, не только потому, что ему нужна женщина в его жизни, а потому, что ни один из нас не удовлетворяется только друг другом. Я не больше Жан-Клода доволен быть с одним человеком. Я думал, что если бы один человек мог поставить меня превыше всех остальных, то эта постоянная потребность во мне была бы заполнена, и я был бы счастлив, доволен, наконец, но у меня было это на протяжении нескольких месяцев, и я несчастен.

— Возможно это из-за того, с кем ты, — заметила я.

— Сначала я подумал так же, но теперь понимаю, что никто не отвечает всем потребностям и требованиям, которые я им навязываю. Меня слишком много для одного, чтобы вынести, как груз, которому нужно больше рук для переноски.

Я не была уверена, что сказать, потому что звучало это чертовски точно.

— Ты действительно занимаешься терапией, — сказал Натэниэл и по его лицу было видно, насколько он был удивлен. Сама была в шоке.

— По началу я был возмущен, что вы заставляли меня уехать, но, когда я стал менее счастлив с Кейном, то, наконец, понял, что был с человеком, который так же убог и ревнив, как и я; как говорится, почувствовал вкус своей же пилюли. И она оказалась очень горькой. Кейн был одержим мной так же, как я думал, что хотел сначала Белль Морт, а затем Жан-Клод и, наконец, Джулиана, были со мной, но одержимость — не любовь. Это неуверенность, собственничество и это ведет к несчастью.

Прямо извинение мечты! То извинение, которое всегда хочешь услышать, но хрен получаешь. Словно эпизод из Холлмарк[8], или, может быть, момент из Доктора Фила[9]. Такой случай, который на самом деле никогда не случается, но вот он, наш проблемный ребенок, предлагает все, что мы могли бы пожелать, в качкстве извинений. Это было здорово и чертовски тревожно, как будто бы где-то были скрытые камеры, и кто-то вот-вот выпрыгнет со словами: «Купились?!»

— Я люблю тебя, Анита Блейк. Я люблю тебя, Натэниэл Грэйсон. Я скучаю по занятиям любовью с вами обоими. Я скучаю по траху с вами. Я скучаю по тому, чтобы сковать вас цепями и делать с вами мерзкие вещи, пока вы не попросите меня остановиться, или пока я не приму решение остановиться сам, как и полагается делать Домам с такими очаровательными сабами, хотя Анита использует стоп-слово, когда это необходимо, но ты, мой… Натэниэл, ты не знаешь той границы, когда пора его сказать, и мне это нравится.

Натэниэл протянул ему руку, и через мгновение я тоже. Мы позволили ему обхватить наши ладони и поставили его на ноги. Не знаю, что бы я сказала, но первым заговорил Натэниэл:

— Ты извинишься и перед Девом тоже?

— Боже, да. Думаю, я относился к нему хуже всех из вас троих. Жан-Клод, терпел меня на протяжении веков, и первым требует от меня извинений за многие вещи, но я должен Мефистофелю что-то по-настоящему… не знаю, как извиниться перед ним. Я был так жесток, и позволил Кейну быть жестоким с ним.

— Ты хочешь просто извиниться перед ним или ты хочешь вернуть его в твою жизнь? — спросила я.

— Я не понимал, насколько легко с Мефистофелем у нас завязались отношения. Я думал, что любовь должна приходить с борьбой и драмой, и поэтому то, что у меня было с ним, не могло быть любовью.

— А сейчас? — спросил Натэниэл, опередив меня.

— Теперь я вижу его в постели Жан-Клода, все время улыбающегося и очень довольного кота, и мне больно.

— Тебе больно видеть Жан-Клода с другим мужчиной или видеть, что Дев счастлив с кем-то еще? — спросил Натэниэл.

Ашер вздохнул, это было больше для эффекта, но он всегда был маленькой королевой драмы. Это было просто частью его личности. Вы можете изменить себя и научиться делать что-то лучше, но ваша основа остается.

— Я не жалею, что Мефистофель счастлив кем-то другим. Он этого заслуживает. Я видел, как он шел рука об руку с тобой, Натэниэл. Я завидовал, что все вы подняли то, что я выбросил, и нашли золото, где я видел лишь шлак, но это было вначале. Я все больще и больше стал видеть, как Кейн отвратил меня от нашего прекрасного дьявола, но именно я впитал его яд и позволил ему пустить корни.

— Ты берешь на себя всю ответственность. Какого черта? Они подсадили тебя на антидепрессанты? — спросила я.

— Да, лекарство от тревожного расстройства.

Мы втроем уставились на него.

— Mon ami, — выдохнул Жан-Клод, и удивление не скрылось в его голосе.

Ашер начал смущаться, но я сжала его руку и сказала:

— Я горжусь тобой!

Теперь настала очередь Ашера удивляться.

— Очень горжусь тобой, — добавил Натэниэл.

— Честно говоря, я не ожидала, что терапевт, которого мы заставили тебя посещать, принесет столько пользы, — призналась я.

— Я тоже думал, что ты ходишь туда, только потому, что мы сказали, что ты должен, — сказал Жан-Клод, придвинувшись к нам.

— Признаю, что поначалу это было именно так, как вы и боялись, но я был так несчастен без вас. Так много потребностей, не просто желаний, нужды в том, что вы все восполняли во мне, и вдруг у меня ничего не стало. Даже Нарцисса, в подземелье и в спальне, а ведь ему нравится уровень унижения, которого никто из вас не потерпит, не говоря уже о желании.

— Если собираешься извиниться перед Нарциссом, то лучше сделать это в нейтральной обстановке с телохранителями, чтобы обезопасить себя, — посоветовала я.

— Конечно, но без телохранителей.

— Ашер, — сказал Натэниэл, — мы тоже ходили на терапию, а вот Нарцисс — нет.

— Он опасен, mon ami.

— Очень, — сказала я. — Ты задел его эго, и подпортил ему репутацию. Он все еще борется, чтобы восстановить уважение среди своих гиен.

— Кейн говорит, что гиены вернулись к своим старым обычаям, и это в порядке вещей.

— Если Кейн действительно в это верит, то он заблуждается больше, чем можно представить, — сказала я.

— В чем? — спросил Ашер.

— Что такой мстительный человек, как Нарцисс, не отомстит