царя в огонь. «Не ты меня доставал, и не за тобой мни-ка и быть». Он там и сгорел. А этот молодець ю и замуж взял, и царьсвом завладел, и стал жить и быть.

127

О лаптю курё, по куряти гусе[81]

Жыла-была вдова и отправилась, пошла. Шла, шла и нашла лапоть (лапоть). Пришла на ноцьлёг, даваэтця: «Пуститя-ко ночевать, куды моэго лапотька клась?» — «Клай под лавку». — «Нет, вишь мой лопотько живет не под лавкой, а с куряткамы». Ну, поутру встала: «Гди-то моо курятко?» — «Што ты, скаже, дура, старуха! видь у тебя, скаже, лопотько было». — «Нет, у мня было курятко. Не отдайте, так пойду к воэводы судитьця». Ну отдали да пошла. Шла, шла, опеть вецер приходит, опеть на ноцьлег. «Пуститя-ко ночевать». — «Ну, начуй, ноцьлегу с собой не нося, ночуй». — «Пуститя-ко моого курятка ночевать. Куды моого курятка клась?» — «А клай с курятками». — «Нет, моэ курятко живе с гусяткамы». — «Ну, клай с гусяткамы». Ну, там поутру встала, опеть походит. «А гди-то моо гусятко?» — «Што ты, дура, старуха, видь у тебя было курятко». — «Нет, у меня было гусятко, отдайтя гусятко, а нет так пойду к воэводы судитьця». — «А оберай, лишей с тобой, гусятко, так гусятко». Ну, и взяла гусятко, да отправилась, пошла. Ну, идёть опеть, день ко вёцеру, и на ночлег опеть приходит. «Пуститя-тко нацевать». — «А начюй ладно, нацлегу с собой не нося». — «Ну, куды-то моого гусятка клась?» — «А клай с гусяткамы», — «Нет, моо гусятко жыве с борашкамы». — «А клай с борашкамы». Ну, с борашкамы и клала. Ну, ноць проспала, опеть отправляэтця поутру. «Гди то мой борашок?» — «Што ты, дура, старуха, у тебя видь был гусятко». — «Нет, у мня был борашок, отдайтя. Не отдайте, так пойду к воэводы судитьця». — «Ну, оберай, лиший с тобой, цёрт с тобой, оберай». Ну, и взяла борашка да и отправилась. Опеть идет с борашком. Вецер приходит, што и ночевать. Приходит на ноцлег. «Пуститя-тко ночевать». — «Ну, начюй, ночлегу с собой не нося». — «Куды-то моого борашко клась?» — «А клай с борашкамы». — «Нет, мой борашко живе с бычкамы». — «Ну клай же с бьгч-камы». Ну, поутру встала, опеть и спрашиваэ бычка. «Гди-то мой бычёк?» — «Што ты, старуха, видь у тебе был борашок?» — «Нет, у мне был быцёк, отдайтя быцька моого». — «Ну, оберай, лиший с тобой, што же делать». Ну, и взяла бычька, отправилась там. Нажила там всю упряжку бычьку, хомут и дугу и там узду да всё и дровёноцьки маленьки, ну и поехала, ну и запела: «Поехала баба по горам, по горам по всим сторонам, нюхни быцёк, полевой казачек». Идет заэць. «Пуститя-тко меня на говенный вяз». Ну, и сел заэчь и поехали, ну и запела: «Шла баба путём, нашла баба лапоть, по лаптю курё, по куряти гусе, по гусяти боран, по борани быцёк, полёвоё казацёк». Идет лиса. «Пуститя-ко меня хоть на задний копылець». — «А сядь, вялый цёрт». Ну, и сел и поехали. Ну и запела: «Шла баба путём, нашла баба лапоть... полевой хвостицёк». Ну сицяс иде волк. «Пуститя-тко меня хошь куды-нибудь тут-жа». — «Ну, сядь, вялый цёрт». Ну, и поехали.

Идёт медведь: «Пуститя-ко меня тут-жа куды-нибыдь». — «А сядь глиньцёк» (?). Ну, и поехали. Ехали, ехали, заверка сорвалась в дровнях, вицей оглобли привертывають и оглобля ломилась. «Подь-ко, заэць, выруби оглоблю». Ну, заэць сходил, вырубил вицьку, не годитьця. Старуха и говорит: «Ну, вялый чёрт, какую принёс оглоблю. Подько, лиса, сходи». Лиса сходила, опеть не по ндраву принесла, тонку. «Подько, волк, сходи». Ну, волк сходил, принёс толсту, не годитьця. «Подько, медведь, сходи». Ну, медведь сходил и толсту, притолсту выворотил с коренья. «Не годитьця, толста, с корень-ямы вырвал деревину. Ну, снеси вас цёрт! Стойтя-тко, я сама схожу». Ну и сама сошла. Пришла, той порой да бычька угнали. Туды сюды покидалсь. Куды топерь, да так и... Оны взяли (медведь да волк, лиса, заэць), съели быцька, да кожу на колья росправили. Она тут заплакала.

128

Соломонида златоволосая и козел[82]

Какой-то досюль был там жил купець, ездил он за море торговать, а жона осталась у его беременна и принесла, покамес он ездил, девушку по колен ножки в золоти, а по локот руки в серебри, на всякой волосиноцьки по скацёной жемцюженки. Ну, она в тую пору, покамес он торговал, жона и то родила ю. Он оттуль поехал было онно, торговал 12 караблей имения; ехал, ехал посерёд моря караблй и стали. Он говорит: «Хто меня держит?» А водянной говорит: «Я держу. Отдай кого дома не знаэшь». Думал, подумал: «Кого не знаю, всих знаю». — «Ну, возьми». И караблй спустил водянной; он и поехал в свою сторону. Домой приежжаэт: жена выходит стретать да эту дивицю за руку ведёт, Соломаниду-ту. Ну, он и задумал, што отдал дочерь, жоны и сказал: «Я дочерь отдал». Жили сколько времени там, под окно и приходит: «Ну, купець, отдай, кого отдал, мы приедем за дочькой к вам». Оны с жоной это слыша, под окном говорит так. Соломанида этого дела не знаат. На другу ночь легли спать и Соломанида легла, а отёць да мать всё обрали имение в доми и уехали с дому. Эта Соломанида прохватилась утром ранёшанько, выстала и нигде никого нет. Там в цюлан сходила да нигде ничого нету, в хлев пришла там один козёл. Ну, козлу в ноги и пала: «Козёл братець, козёл родимый, вези меня куды знаэшь». Козёл ей и говорит: «Ай же ты, Соломанида златоволосая, жила ты с батюшком да с матушкой, козла не знала да йись и пить не давала». Она опеть козлу в ноги: «Козёл братець, козёл родимый, сбереги меня, стереги, а вези куды знаэшь». Он ей и говорит: «Сыщы хомутишко и дровнишка, да свяжись в кубачу (соломянный тукач) и свалис на дровнишка». Ну... она взяла, дровнишка нашла и хомутишко, козла взяла и впрегла в дровни. Козёл ей и говорит: «Сходи в покоах, нет-ли щёти где-нибудь (а лён чешуть) да грёбеня, возьми с собой». Она завязалась в кубачу, на дровни свалилась. Ну, и за ей женихи едуть на стрету — стадо попалось. «Здрасвуй, козёл!» — «Здрасвуйтя, братьци». — «Далёко-ль ты, козёл,