Я очень дружила с Трифоновым. Он делал то же самое. Он тоже все время читал с карандашом не для того, чтобы заимствовать, а для того, чтобы активизировать какой-то уже знакомый словарный фонд, который лежит где-то в подсознании.

РО: Вы можете назвать ещё что-нибудь кроме «Дара»?

ЮД:… Книжка Берберовой тоже поучительна с точки зрения факто логии.

Многое мне дала прочесть Лиля Юрьевна Брик из своего дома, из своих запасов. Я переводила её скудную биог рафию, написанную в 1959 г. Я её переводила 20 лет спустя, и чтобы понять кое-какие вещи, мне нужно было кое-что прочесть. Это был не Самиздат, это был архив: записки Брика, ее записки о Маяковском, очень интересные материалы катаняновские… Там был склад документов, которые служили Василию Авгаровичу Катанянц[20] материалом для его книги «Хроника», которая сейчас выходит уже третьим изда нием.

Записки Лили Брик о Маяковском носили, к сожалению, довольно лаконичный характер. Она вела дневник, но не регулярно и бегло. Туда вошло всё. Там было очень много интересных записей, напри мер, какую поэзию любил Маяковский или неиспользованные материалы к когда-то напечатанной уже ею главе «Маяковский и Достоевский».

Кстати сказать, после смерти Лили Юрьевны – не знаю, что можно с этим сделать – всё перешло к Василию Васильевичу Катанян и его жене Инне. Они сейчас живут в квартире Лили Брик…

Все многочисленные архивные материалы, представляющие ог ромный интерес, находятся в руках у Васи и Инны Катанянц. Но они не лежат мертвым грузом. Вася все время делает книгу за книгой и переплетает их в старые кофточки Лили Брик с кармашком. Инна все свободное время посвящает архиву. Она перепечатала, например, все письма Эльзы Триоле[21] к Лиле. Накануне смерти Василий Авгарович, уже больной раком, уже едва двигаясь, поехал к Арагону[22], чтобы вы молить у него разрешение сфотокопировать у него ответы Лили Эль зе. Переписка длилась с 1922 г. до смерти Эльзы. Арагон сделал вид, что письма Лили потеряны. Я уверена, что через какое-то время они выплывут во Франции и за них дадут большие деньги.

Я хочу сказать, что моя дружба с Лили Юрьевной и потом, по сле ее смерти, с Василием Абгаровичем, и после смерти Василия Абгаровича с Инной /кстати, мы продолжаем переписываться/ дала мне возможность прочитать особенный Самиздат. Самиздат в одном экземпляре, то, что делают Вася и Инна и дают друзьям. Это бесценно для истории русской культуры 20-х годов. Это сделано с ог ромной любовью, тщательнейшим образом, проиллюстрировано оставшимися историческими и архивными материалами, включая пенсионную книжку Лили. Всё, что можно было сдать в архив, сдано.

РО: Я хочу вернуться к Самиздату. Приходили к вам стихи в том потоке Самиздата, который шёл, и важно ли это было для вас? Какие политические и исторические работы в Самиздате вы читали?

ЮД: Политические работы – это в основном «Хроника текущих собы тий». Думаю, что можно назвать политической и публицистической работу, которая называется «Технология черного рынка, или кресть янское искусство голодать»[23]. Это замечательная книга. Она сейчас выходит по-итальянски. Там много документов, фактов, написано не злопыхательски, с причастностью и очень точно по тону.

Что касается стихов, мне сейчас радостно, что я получила книжку стихов Липкина. Их я читала в Самиздате в Переделкине.

Переделкино – это такое странное место… Неужели не найдется романист, который выведет все эту фауну, флору в какой-то жизни, судьбе?!

РО: Липкин, упомянутый вами, сейчас написал поэму, которая так и называется: «Жизнь переделкинская»[24]. Это – кусок истории Пере делкина и немножко его сегодняшнее состояние.

ЮД: Это замечательно, потому что Переделкино достойно этого. В Переделкине есть всё: вчера, сегодня, завтра, уродливое и прек расное. И это достойно того, чтобы быть увековеченным.

Кстати, Переделкино активно читает Самиздат. В Доме творчества Самиздат ходит из комнаты в комнату, минуя те комнаты, которые надо миновать, ходит листками, главами, целиком. И это ведь в Переделкине Мария Ивановна, уборщица, сказала кому-то: «Я вашу би-би-си поставила на шкаф».

РО: Юля, встречались ли вы в Самиздате с произведениями, которые вам казались тогда и кажутся теперь очень скверными и по выска зываемым мыслям, и по художественному или публицистическому уровню?

ЮД: Я перелистываю их и не читаю. Мне сложно определить свое отношение к тому, что пишет Зиновьев[25]. Есть что-то, что я не приемлю, хотя мне ясно, что он умён и пронзителен. Но есть что-то по-человечески, что меня от талкивает от его книг. У нас есть общий друг с Зиновьевым. То есть для Зиновьева это – бывший друг, которого он поносит, образ ко торого он исказил. Это – философ в «Зияющих высотах». Поскольку мы близки, я его знаю очень давно. Это человек отнюдь не без недостатков, но не с теми недостатками, которые ему приписывает Зиновьев. Они вместе работали, они прекрасно знают друг друга. Значит, Зиновьев не то, чтобы ошибался… Если бы он обрисовывал его как типаж, а не выводил как реальный персонаж, то было бы дело другое. Но он просто злобно сводит счеты. Поэтому трудно читать такую книгу. Она очень тяжела.

По поводу «ГУЛАГа» я хочу вам рассказать одну историю, одну деталь. У меня есть друг итальянский – Луиджи Ноно[26]. Это крупный итальянский композитор с мировым именем, современного склада. Кстати, он женат на Норе, дочке Шёнберга[27]. Мы вместе с ним и с Любимовым работали над его оперой, которая называется «Под ярост ным солнцем любви»[28]. Мне не дали опубликовать в Москве рецензии на этот спектакль. Дочка Косыгина[29], член редколлегии «Иностранной литературы», сказала: «Русскому народу Любимовы не нужны».