У них имелся сахар и крепкий, индейский табак. Дебора пекла простые лепешки, на плоском камне. Они собирали валежник, в лесу, и ловили рыбу:

– Можно даже без удилищ, – Аарон вытащил очередного лосося, – она у вас непуганая, на палец бросается… – ошпарив котелки кипящей водой, он подмигнул Деборе:

– Вы с Иреной не кошерные гамбургеры ели, а я себе лепешки позволю… – прерия цвела, дни стояли теплые. Над травой плыл дурманящий, сладкий аромат.

Дебора показывала скалы, где играла ребенком, водила Аарона в маленькую пещеру, найденную детьми, среди камней. Она улыбалась:

– Сейчас все в школы разъехались, а индейцы сюда не придут… – Дебора, немного, краснела, – мы совсем одни… – Аарон не мог поверить, что Дебора рядом с ним, навсегда. Вечерами, разжигая костер, на берегу озера, они слушали шум ветра, в соснах, сидя под тканым, индейским одеялом, обнимая друг друга. Аарон рассказывал жене о Берлине, о Европе, и Маньчжурии. Черноволосая голова лежала у него на плече. Дебора, взяв его руку, целовала сломанные в Каунасе пальцы:

– Если ты когда-нибудь соберешься обратно, – шепнула девушка, – я поеду с тобой. Это мой народ, мы все ответственны друг за друга. Аарон… – она запнулась, – ты говорил, что они… гитлеровцы, строят новые лагеря? Для чего? – на озерной воде, отражаясь в ее глазах, играла серебристая дорожка лунного света.

На завтраке, перед свадьбой, тоже зашла речь о войне. Многие соученики Аарона пришли в кафе Еврейской Теологической Семинарии в форме. Они служили капелланами на восточном побережье страны. Все были уверены, что Америка не вмешается в ход европейских сражений.

– Сражений никаких нет, – заметил кто-то из раввинов, – на суше, я имею в виду. Только воздушные налеты, война на море. Гитлеру быстро это надоест. Он поймет, что Британия неуязвима, и прекратит тратить на нее силы. Займется Советским Союзом…

– В Советском Союзе два миллиона евреев, – Аарон приказал себе сдержаться, – в случае войны с ними произойдет то же самое, что и с евреями Польши, Германии… – он заметил удивленные лица коллег. В Америке никто не верил ни в существование лагерей для евреев, ни в то, что немцы опять, как в средневековые времена, начали устраивать гетто. В газетах, даже еврейских подобного не печатали.

Аарон, бессильно, подумал:

– Никого не убедить, ничего не доказать. Германия суверенная страна. Она имеет право посылать своих подданных туда, куда хочет, вводить любые законы. Америка не атакует СССР из-за того, что Сталин отправляет инакомыслящих людей в лагеря. Евреи внутреннее дело Германии, – похолодев, понял Аарон, – они здесь никому не интересны… – даже раввины считали, что незачем распускать слухи.

– Немцы, цивилизованные люди, – покровительственно сказал кто-то, – конечно, три года назад в Берлине были… – раввин пощелкал пальцами, – волнения…

– Погромы, – сочно отозвался Аарон, – они именно так называются. Штурмовики жгли синагоги, били стекла, меня арестовали… – он обвел глазами отдельный кабинет кафе, хорошее, кошерное вино на столе, орехи, сладости и фрукты. По традиции, перед свадьбой, закончив изучение одного из трактатов Талмуда, устраивали мужской, холостяцкий завтрак. Жених выступал на нем с речью.

– Вот именно, – пахло кофе и дорогим табаком, – штурмовики. Простые немцы против подобных вещей, Аарон, уверяю тебя. У них есть соседи, евреи, коллеги, они учились у еврейских профессоров… – вспомнив об ариизированных квартирах, куда въезжали немцы, о запретах на профессии, о табличках «Только для арийцев», Аарон ничего не ответил.

Он крепче прижал к себе Дебору, укутав ее плечи одеялом:

– Ты женщина, ты ученый. Не надо риска, любовь моя. Оставайся в Хэнфорде, или на другой базе, работай, воспитывай детей. Я буду делать свое дело… – Аарон не хотел говорить о подобном с младшим братом, хотя подозревал, что Меир был бы способен помочь.

– Сам справлюсь, – решил Аарон:

– После Хануки можно взять отпуск. Покажу Деборе столицу, побудем с Меиром, а я встречусь с Даллесом… – Аарон был уверен, что пригодится секретной службе США, на континенте. Деборе он об этом говорить, пока не стал:

– Потом. Когда все устроится. Она знает, что я в армии служу, что мне надо исполнять приказы… – Аарон целовал смуглую грудь, спускаясь все ниже. Когда они ехали сюда, в звездной ночи, в кузове грузовика, Красивый Щит обняла Дебору:

– Видишь, как все получилось. Твой отец был бы рад, я уверена, и мать тоже. Хорошо, что ты к народу своему вернулась… – от женщины пахло детством, дымом костра, кофе и табаком. Дебора зашептала что-то в прикрытое седыми волосами ухо. Индианка усмехнулась:

– А ты думаешь, зачем я тебя сюда посадила. Слушай… – грузовик подскакивал на старой дороге, Дебора, внимательно, слушала:

– Красивый Щит мне говорила, что будет хорошо… – она стонала, запустив длинные пальцы, в немного отросшие волосы Аарона, – но я не думала, что… – сердце часто, прерывисто билось. Дебора потянула мужа к себе:

– Иди, иди сюда, мой любимый… – Аарон здесь не брился. Дебора гладила мягкую щетину, на щеке:

– Мне так даже больше нравится, как на снимках, которые ты показывал… – доктор Горовиц обещал послать парадные фотографии, с банкета, в Лондон, и в Сендай, Регине.

– У его кузины девочка, совсем маленькая… – Дебора сладко, громко застонала, – и у нас дитя появится. Этель, или Джошуа… – она чувствовала его поцелуи, слышала его шепот:

– Я люблю тебя, люблю… – Аарон уронил голову на ее плечо:

– Как будто бы я вернулся домой. Навсегда, это навсегда. Господи, пожалуйста, дай мне силы сделать ее счастливой, прошу Тебя… – будто услышав мужа, Дебора выдохнула:

– Это и есть счастье, милый мой. Пока я с тобой, пока я рядом… – она задремала, укрывшись в его сильных руках. Спрятав лицо в черных, разметавшихся по шкуре бизона волосах, Аарон заснул, обнимая жену.

Потянувшись, открыв глаза, Дебора повела носом. С берега озера тянуло дымком. Подобравшись к выходу из вигвама, она замерла. Потрескивали дрова в костре, Аарон стоял у кромки озера, босиком, в белом талите. Муж забрал его в Нью-Йорке:

– Я старый талит в Харбине оставил. В Америке их много, а в Маньчжурии не найти. Отдал мальчику, сироте, я его к бар-мицве готовил.

Дебора еще никогда не видела, как муж молится. Завернувшись в одеяло, она присела на пороге типи. Большое, золотистое солнце стояло над озером. Талит немного развевался, под легким ветром:

– Будто крылья, – прищурившись, Дебора ахнула:

– Целая стая, откуда они… – белые голуби вились в лазоревом, ярком небе. Аарон, улыбаясь, сунул руку в карман армейской, полевой куртки. Муж бросил птицам крошки, голуби окружили его, перекликаясь. Дебора счастливо закрыла глаза:

– Господи, спасибо. Навсегда, это теперь навсегда.

В деревянном бараке было темно. На входе, у дневального, горела под потолком, тусклая лампочка. Стекла покрывали снежные разводы. Зима оказалась холодной. В середине марта термометр, на столбе, у крепкого, каменного здания администрации показывал ниже двадцати градусов. Ночью мороз опускался за тридцать, но в полдень, под голубым, ярким небом становилось понятно, что скоро придет весна.