ощущение от её пальцев, перебирающих мои волосы, жалеющих за то, что пришлось мне натерпеться от гнева бабушки из-за погубленного платья.

После того вечера, как мама ушла в походных ботинках и с походным же баулом, так и не дождавшись её, встревоженная бабушка повторно уехала на поезде в провинцию к Тон-Ату. Я осталась с Нэилем. Он рассеянно бродил по нашим маленьким комнатам, подходил к зеркалу, задумчиво глядя в него и горделиво при этом приосаниваясь, напуская на себя мужественный прищур, как делал Реги-Мон. Но его синие глаза не были глазами Реги-Мона, и он ничуть на него не походил. Светловолосый, с удлинённым светлым лицом, высокий и гибкий по-мальчишески. Я следила за ним, таскаясь по его пятам и зля его. Ему хотелось уйти, он садился на подоконник в нишу окна и свистел, кого-то узнав. Потом ушёл, и я выбралась уже по лестнице следом, отправившись на лужайку. Между двух старых лаковых деревьев с густой, розовеющей листвой была прибита толстая доска, отполированная задами тех, кто там сидел вот уже не один год подряд, — и дети, и старики, и молодёжь по вечерам. Я стала играть на этой скамье, принеся туда свою нарядную, как дочь Надмирного Отца куклу в платье, сшитом из маминого шедевра и политого моими слезами. Соседская девушка, вешающая бельё в нашем обширном дворе, с интересом подошла ко мне и стала теребить куклу, удивляясь роскоши материи и моей работе. Подошла и завистливая Азира. Она села на край, лохматая с утра, взъерошенная как вороватая птица, кося якобы незаинтересованным глазом на мою куклу. Если бы не присутствие девушки, она бы выхватила куклу и убежала. Ищи её потом в полутёмных и запутанных недрах их длинного дома. Там было много мест для укрытия краденных наших с Элей игрушек, что она и делала. Бабушка же никогда не ходила разбираться по пустякам, уверяя, что купит мне другую игрушку. Но кукол выносить не велела. Они были дорогие, и я самовольничала, пользуясь её отсутствием. Несмотря на свою бедность, отсутствие собственных кукол, Азира поняла тогда, что я отдала ей самую старую и ненужную мне куклу, поэтому она и приговорила её к лютой казни, вымещая на ней свою детскую ненависть ко мне. Я была олицетворением несправедливости этого мира для неё.

Подошла и Эля. В детстве её волосы, завитые самой природой в крутые локоны, были совсем светлыми и розоватыми, как песок пляжа. Она вызывала всеобщее восхищение в отличие от меня. Мною восхищались лишь редкие ценители из высших сословий, если встречали меня с бабушкой в центре столицы. А для местных насельников я, вроде как, и не казалась необычной. Или они умышленно так себя вели, не желая восхвалять аристократку, пусть и бывшую. Когда девушка ушла, я по детской своей открытости поведала девочкам, что моя мама отправилась в туннели к горам, а там она найдёт наш семейный клад, и мы будем богаты.

— Разве вы бедные? — удивилась Азира. У Эли отец был торговец, и она знала, что мы совсем не богачи. Все те, кто жили в доме с лестницей и бассейном на первом этаже, а также и маленьким водоёмом во дворе, знали друг друга. Родители Реги-Мона, например, занимали половину этажа, а родители Эли имели более просторные комнаты и личный туалет без соседей. Моя мама и бабушка в этом доме были из самых бедных, живя под самой крышей с другими такими же, людьми образованными, но неудачниками в понимании столичного населения с их трафаретными представлениями о том, что есть благо житейское.

— Мы купим отдельный дом в лесу, у нас будет машина для Нэиля, а я буду учиться в школе Искусств.

Азира обиженно и придавлено шмыгала носом, завидуя мне и веря в моё бахвальство. Эля же радовалась за меня, — Ты тогда подаришь мне свою куклу? — спросила она, — ты же купишь себе любую.

— Да, — пообещала ей я, — и вообще я попрошу бабушку взять тебя жить с нами. Ты всегда будешь моя подруга. — И я мстительно поглядела на Азиру, сжавшуюся от своей отверженности. Но она быстро решила нанести мне ответный удар, — В горах демоны. Они съедят душу твоей матери, они выгрызают душу, и человек ходит как пустой кувшин: у-у-у-, и ничего не говорит, ведь души нет, только пустое тело.

— Дура! — я замахнулась на неё куклой, забыв о её роскошном наряде, который только что столь бережно расправляла. Азира схватила подол кукольного платья грязными пальцами с чёрной каёмкой под ногтями и рванула к себе.

— У неё уже нет души, демоны её выжрали!

Но тут неожиданно вышла бабушка. Она слышала нашу перебранку, стоя за толстым, в два обхвата человеческих рук, стволом лакового дерева.

— Ах ты, мерзавка! — и она схватила Азиру за длинные космы, — Тебе самой демон выгрызет глупую и злую душонку!

— Нет! — закричала Азира, — не выжрет! Я заставлю его полюбить себя, я покажу ему, какая я пригожая, и он не выжрет!

— Что?! — ужаснулась бабушка, — Что она несёт? — непонятно к кому обратилась она.

— Да! — пояснила ей дерзкая девчонка, — Девушки рассказывали в Саду для свиданий вечером, что всякого мужчину можно завоевать. А демоны, если они не призраки, точно мужчины! Если же призраки, чего их бояться тем, кто наделён реальной жизнью.

Бабушка так и осталась с открытым для диалога ртом, но онемевшая враз.

— Ты ходишь в Сад для свиданий? — спросила она хмуро.

— Хожу. И слежу за всеми. Ваш Нэиль скромный. А Реги-Мон в густых зарослях щупает девушек и лезет под их платья.

— Фу! — сморщились мы дружно с Элей, а бабушка гневно сдвинула брови к переносице. Бабушка моя совсем не выглядела старой. Складная, в красивых башмачках и в тунике фиолетового цвета с голубой и белой вышивкой по подолу и у ворота. Бабушка и меня учила шитью и вышивке. Она вдруг стащила с головы голубую ткань, искусно намотанную в виде тюрбана, и вытерла лицо, открыв седые, совсем белые волосы. Она села на скамью, забыв и Азиру и всех на свете. Она спрятала лицо в ткань, плечи её дрожали. Она овладела собой, встала и увела меня в дом.

Оказалось, той самой ночью, когда мама должна была выйти из тоннелей в лес, в том самом лесу была облава, организованная Департаментом безопасности. Об этом ей рассказал Тон-Ат. Последнее время в лесах и прилегающих лесостепных зарослях развелось много бродяг, воров, беглых девок, которых изгоняли в пустыни. Тех, кто отслужил свой страшный срок в «домах утех» и стал рухлядью. А