7 августа 1999 года начинается ваххабитское вторжение в Дагестан.

9 августа В.Путин назначен и.о. премьера РФ. А Устинов — и.о. Генпрокурора.

Проходит меньше года.

7 мая 2000 года — инаугурация В.Путина, ставшего Президентом Российской Федерации.

17 мая 2000 года — утверждение В.Устинова в качестве Генерального прокурора РФ.

Подобная детальная хронология хороша тем, что она опирается на факты. То есть на некую несомненность. А плоха она тем, что подобного рода факты обладают всеми положительными и отрицательными качествами несомненного. Положительные качества понятны. Здесь нет места мистификациям. Отрицательные тоже понятны. Оставаясь только в пределах несомненного, вряд ли можно в чем-нибудь разобраться до конца. Поэтому эти пределы придется покинуть. Но предварительно оговорив, что дальше нам с читателем придется вместе вступить на территорию весьма зыбкую. И не надо увлекаться подобной зыбкостью сверх меры. Заниматься ею надо, но сдержанно и в сугубо вопросительной интонации.

О еще более проблематичных слагаемых так называемой «гипотетической краснодарской» специфики

Прежде чем заняться этой (еще более проблематичной) спецификой, способной, в случае подтверждения ее наличия, пролить какой-то свет на групповые индексы в рассматриваемых нами историях, оговорим, что все группы в постсоветской России являются крайне зыбкими. А вдобавок еще и опосредованными.

Что значит зыбкими?

Это значит, что люди, связывающие себя в какой-то момент какими-то отношениями, при любом серьезном толчке конъюнктуры начинают подвергать эти отношения глубокой ревизии. Что они вовсе не самураи, готовые сделать харакири ради феодального сюзерена, главы какого-то клана. Проиграет тот, кого на время выбрали главой клана, гибкие самураи пожмут плечами, скажут «козел!» (или что-нибудь погрубее) и будут искать новых хозяев. Иногда связи рушатся и восстанавливаются два раза в неделю — в зависимости от настроения. Иногда являются более устойчивыми. Но в любом случае это не что-то раз и навсегда заданное.

Но это не значит, что связей нет. Внутри частиц облака есть связи, как и внутри элементов, образующих какой-нибудь кристалл. Но это разные связи. То, что сообщество не является кристаллом, не значит, что оно состоит из отдельных атомов. Подвижность структуры не означает отсутствия оной.

Это все по поводу зыбкости. Теперь по поводу опосредованности.

Господин Журден, герой пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве», не знал, что он говорит прозой. Но он говорил ею. Некто, интегрированный в зыбкую структуру, необязательно должен знать, что он в структуре, и понимать себя соответственно. Но он может оказаться в ней опосредованно. Его способы принятия решений и действий могут делать его «зыбко когерентным» другим социальным атомам. Так и образуется структура.

Тот, кто понимает структуру как жесткую иерархическую систему, своего рода организацию или даже учреждение (совещание, решение, контроль и т. п.) слишком сильно упрощает жизнь общества и элиты. Да, такие структуры есть. Но есть и совершенно иная структуризация. Очень зыбкая, вариативная и — реальная. Социальные сгустки (конгломераты) образуются, распадаются, образуются вновь. Они регулируются не решениями и даже не договоренностями, а реакциями разного рода. Реакциями на тенденции, вызовы, интересы. Вариативно-реактивные связи доминируют в современной России. Но это тоже связи. А где связи, там и структуризация.

Казалось бы, азы теории управления говорят о том, что Устинов, находящийся на очень броской должности, — не привилегированное звено в данной связке. А Сечин — звено, безусловно, привилегированное. Потому что привилегированность при подобной структуризации определяется не официальной должностью, а неофициальным влиянием. Последнее же полностью связано с доступом к держателю абсолютной власти. Кто здесь обладает преимуществом? Вряд ли по этому поводу может быть сомнение.

Но рассматриваемый нами сюжет не исчерпывается соотношением должностей и неформальных влияний. Есть еще фактор менее броский и очевидный, но ничуть не менее значимый. Речь идет об обеспечении социальной связности зыбкой группы. Элитный фокус такого обеспечения всегда находится в руках у того, кто не обременен ни высоким официальным чином, ни особыми позициями при абсолютном властителе. Такой «социальный контролер» обычно бывает связан с базовым регионом. Обратим внимание, что экспертами обсуждается не только связка «Сечин—Устинов», но и некая (еще раз подчеркну — всегда зыбкая) вписанность в данный дуэт краснодарского губернатора А.Ткачева.

С учетом уже обсужденной нами краснодарской специфики В.Устинова, рассмотрение фактора Ткачева не является таким уж бессмысленным. Если эта вписанность есть (а она есть), то ее источником может являться только Устинов, который хотя бы теоретически в силу биографии располагает необходимыми для этого корнями.

Отметим, что Ткачев в 1995 году стал депутатом Госдумы, победив на выборах не кого-нибудь, а аж самого Н.Кондратенко. А в 1996 году он баллотировался на пост губернатора Краснодарского края, но снял свою кандидатуру… как вы думаете, в пользу кого? В пользу Н.Егорова!

Мы уже высказывали какие-то гипотезы по поводу егоровского следа в интересующих нас сюжетах. Теперь мы получаем еще одно — конечно, слабое и неочевидное — подкрепление. Получив его, идем дальше.

На выборах 1999 года в Госдуму Ткачев был поддержан губернатором Краснодарского края Н.Кондратенко.

А в 2000 году Кондратенко, отказавшийся баллотироваться на пост краснодарского губернатора, официально поддержал Ткачева на выборах. Ткачев же, победив, предложил Кондратенко стать представителем главы края в Совете Федерации.

В нашем рассмотрении по определению не может быть никаких демонизаций. Яркая до легендарности принадлежность Кондратенко («батьки») к идеологической группе, самоопределяющейся через отрицание «неких иноэтнических элементов», вряд ли требует доказательства. Другое дело, что реальная жизнь намного сложнее. И есть сотни примеров того, как действия Кондратенко на административном и политическом поприще подчас достаточно сильно расходились с его же декларациями. Но это не отменяет декларативность как групповой идеологический индекс.

Все это — еще в большей степени — присуще и гораздо более прагматическому Ткачеву. Мы не можем не констатировать (совершенно холодно и без всякой оценочности) наличия у Ткачева как высказывающегося лица идеологического индекса, близкого к Кондратенко.

Наиболее яркое из приписываемых Ткачеву высказываний звучит так: «Определять, законный мигрант или незаконный, можно по фамилии, точнее, по ее окончанию. Фамилии, оканчивающиеся на «ян», «дзе», «швили», «оглы» — незаконные, так же как их носители». Степень достоверности высказывания оставим на совести источника («Новая газета», 11–14 июля 2002 года). Ткачев это не опровергал. Да и вряд ли кто-то может устойчиво управлять южнорусской территорией в нынешнее время, не прибегая к подобной риторике.

Мы же всего лишь следим за линией «Ткачев—Кондратенко». И анализируем социально-политическую траекторию, по которой двигался более молодой и прагматичный Ткачев.