Гораздо более печальная участь постигла тех, кто остался на аэродроме Херсонесский маяк. До утра наземный состав 3-й ОАГ занимался уничтожением неисправных самолетов — их просто сбрасывали со скалистого обрыва. В этот момент часть из них была уничтожена артиллерийским огнем (три Як-1 и один И-153) и утренним штурмовым ударом «мессершмит­тов» (один УТ-16, три У-26 и один тренировочный УТ-2). Тем не менее на аэродроме все еще оставались три исправных УТ-16. Они входили в состав сводной эскадрильи 23-го шап, которую командование 3-й ОАГ решило оставить на аэродро­ме, чтобы продолжать ночные удары по войскам противника. Командовать эскадрильей остался сам командир полка капи­тан М. И. Ахапкин. Не исключено, что оставшиеся машины со­вершили еще несколько вылетов в ночи на 1 и 2 июля, но их учет вести было уже некому. В связи с общим коллапсом судь­ба остатков эскадрильи и самого Ахапкина осталась неиз­вестной. Из свидетельств очевидцев и оперативной сводки ВВС ЧФ ясно только, что на рассвете 2 июля последний уце­левший УТ-16, пилотируемый сержантом Шапкариным, совер­шил попытку перелететь в Анапу. При этом Шапкарин перево­зил в самодельной кабине, прорубленной в гаргроте самоле­та, адъютанта эскадрильи Гривцова. То ли у самолета отказал старый мотор, то ли он не был рассчитан на такую нагрузку, но у побережья Кавказа «утенок» потерпел катастрофу… Судьба последней машины севастопольской авиагруппы оказалась печальной.

1 июля стал последним днем, когда самолеты люфтваффе принимали участие в массированных налетах против остатков войск СОРа. Даже несмотря на то, что лишенные командиров и боеприпасов советские подразделения утратили способ­ность оказывать организованное сопротивление, темп налетов не спадал. Всего же за пятидневный период финального штурма (28 июня — 2 июля) VIII авиакорпус произвел 4805 са­молето-вылетов, или по 961 самолето-вылету в сутки. В соз­давшихся условиях продолжение столь массированных уда­ров действительно не могло не отразиться на моральном духе уцелевших защитников. В своих мемуарах М. В. Авдеев приво­дит свидетельство медсестры 3-й ОАГ Такжейко:

«…Вера Такжейко познала все ужасы отступлений и радо­сти побед, прослужив в армии вплоть до 1946 года. Она оста­валась с ранеными в огненном Севастополе даже тогда, ко­гда с Херсонесского маяка взлетел последний советский са­молет. Вот что она позднее написала мне об этих днях:

«30 июня 1942 г. улетела вся последняя авиация с Херсо­несского маяка. В Севастополь вошли немцы. Все советские части отступили к нашему маяку. Бомбили нас страшно с 5 утра до 21 часа. Бомбы сыпались разных калибров. Вверх жутко бы­ло поднять глаза — сплошные самолеты. Кроме того, фашист бил еще из тяжелой мортиры, которая стояла в Бахчисарае. Это был кромешный ад. Я никогда позже за всю войну не видела так много убитых и раненых. Их некуда было девать. Перевя­зочного материала не было, рвали простыни и перевязывали.

Трудно описать весь ужас, пережитый в последние дни обороны Севастополя. Очень больно было смотреть на раненых, которые просили пить, есть, а у нас ничего не было. Колодцы и склады с продовольствием разбомбили. Армия без питания, во­ды, но самое главное, не было патронов, нечем было стрелять.

Уходила я из Севастополя 4 июля вплавь, т. е. в 2 часа ночи ушла в море, а подобрал меня в пятом часу утра катер-охот­ник. Я очень тогда перемерзла и тяжело заболела. Катера эти были посланы за армией для отступления. Подойти к берегу они не могли, берег сильно обстреливался. И вот, кто мог плавать, тот и плыл к кате­рам, экипажи которых спаса­ли людей и поднимали на борт».

Нет ничего удивительного в том, что в такой ситуации немецкие войска продолжи­ли занимать бывшие укреп­ления и развалины Севасто­поля, встречая на своем пути лишь отдельные очаги со­противления. В 13.15 по бер­линскому времени над го­родскими руинами был под­нят флаг со свастикой. К исходу дня немцы заняли бухты Стрелецкая, Омега, но перед позициями 35-й бата­реи их продвижение затор­мозилось.

Тем временем Черномор­ский флот по приказу Буден­ного пытался произвести обещанную эвакуацию. С этой це­лью в течение первой половины 1 июля из Новороссийска вы­шли тральщики «Т-404», «Т-410», «Т-411», «Т-412» и десять сторожевых катеров. Переход занял у них весь день, и только вечером корабли прибыли к мысу Херсонес. При этом «Т-404» и «Т-412», шедшие совместно, попали под удар группы бом­бардировщиков. На «Т-404» близкими разрывами оказался заклинен руль, и он начал описывать циркуляции. Осколки пробили магистраль водяного охлаждения правого дизеля и повредили пожарный насос. Устранить повреждения удалось только к 21 часу. Прибыв уже после наступления темноты к мысу Херсонес, с тральщиков заметили, что навигационное оборудование фарватеров частью снято, а частью уничтоже­но. Опасаясь оказаться на своем же минном поле, командиры тральщиков отказались от продолжения прорыва и повернули в Новороссийск. Утром на обратном пути они спасли 33 чело­века с тонущей летающей лодки ГСТ (экипаж и 26 человек 12-й авиабазы), которая вылетела от мыса Херсонес накануне вечером. Остальные два тральщика и катера, несмотря на не­однократные налеты небольших групп «юнкерсов», поврежде­ния и потери в экипажах, к позднему вечеру прорвались к при­чалам 35-й батареи. В отражении воздушных ударов прини­мали участие несколько пар ДБ-3 и Пе-2 ВВС ЧФ с Кавказа. Так, одна из пар «ильюшиных» пулеметным огнем и стрельбой реактивными снарядами смогла сорвать атаку нескольких «юнкерсов», но от ответного огня потеряла машину лейтенан­та Журлова.

В течение дня начальник штаба ЧФ Елисеев продолжал поддерживать с генералом Новиковым связь. В 14.10 он за­просил: «Донести: можете ли принять «Дугласы»?», на что по­лучил утвердительный ответ. Затем в 20.10 и в 20.45 от Нови­кова поступило еще две телеграммы, где говорилось об ак­тивности противника и о том, что обстановка продолжает ухудшаться. Тем не менее последняя заканчивалась фраза­ми: «Начсостава 2000 человек [в] готовности [к] транспорти­ровке. 35-я батарея действует». Несмотря на это, Елисеев от­ветил: «По приказанию командующего ЧФ «Дугласы» и мор­ская авиация присланы не будут. Людей сажать на БТЩ, СКА и ПЛ. Больше средств не будет, эвакуацию на этом заканчи­вать». Почему Октябрьский так жестоко обошелся с теми, кто своей героической борьбой неоднократно доказывал высокое воинское мастерство и морально-психологические качества? Берег корабли и самолеты, которых после нескольких меся­цев попыток снабжать Севастополь оставалось не так уж и много? Или, может, хотел, чтобы в живых осталось как можно меньше свидетелей его позора?

Так или иначе, получив эту телеграмму, в ночь на 2 июля Новиков и личный состав его штаба перешли на сторожевые катера. Сам генерал шел на катере «СКА-0112». Утром он и шедший рядом «СКА-0124» были перехвачены четырьмя не­мецкими торпедными катерами. В последовавшем бою «СКА-­0124» затонул, а «СКА-0112» получил тяжелые повреждения и был взят немцами на абордаж. В плен попал 31 советский во­еннослужащий, включая генерала Новикова, комиссара 109-й дивизии А. Д. Хацкевича, бывшего командира крейсера «Чер­вона Украина» И. А. Зарубу и еще нескольких старших офице­ров. Новиков и Хацкевич погибли в плену, так что полные дан­ные о последних сутках организованной обороны СОРа отсут­ствуют. Помимо «СКА-0112» и «СКА-0124» утром 2 июля советская сторона потеряла сторожевой катер «СКА-021», ко­торый был тяжело поврежден на рассвете немецкой авиацией и затонул около полудня, но уже после того, как находившие­ся на нем люди перешли на борт «СКА-023» и «СКА-053».