Все же контрразведывательная работа СМЕРШ была и строилась она против английской разведки в основном по двум направлениям: выявление британских разведчиков, их связей и пресечение их деятельности на объектах армии и флота. При этом принимался во внимание тот факт, что по роду своей служебной деятельности и в быту англичане имели широкое общение с военнослужащими и гражданским населением. Все точки соприкосновения англичан с нашими гражданами учитывались в оперативной работе военных контрразведчиков.

Всего же за годы войны контрразведчики выявили на советском Севере 100 кадровых сотрудников союзнических спецслужб, но только 6 из них были выдворены из страны.

Однако, несмотря на такое широкое поле деятельности, офицер СМЕРШ Рюмин осваивал прежде всего искусство фальсификации дел.

«В конце концов его, на свою беду, заметил главный армейский контрразведчик Абакумов, весьма нуждавшийся в профессиональных выбивателях показаний, — подчеркивает Н. Петров. — Ведь не все же самому избивать подследственных. Надо и смену растить.

В Архангельске Рюмин вел следствие по делу арестованного в декабре 1944-го фотокорреспондента газеты «Патриот Родины» И. П. Ермолина, поводом для ареста которого была лишь сводка наружного наблюдения, что он посетил английскую военно-морскую миссию. Абакумов заинтересовался делом. Как показал позднее на допросе Рюмин: «Когда я прибыл с делом Ермолина в Москву, в Главное управление контрразведки был доставлен и сам арестованный. На первом же допросе у Абакумова Ермолин заявил, что дал вымышленные показания в результате избиений. Абакумов вызвал меня, и я рассказал ему, как было сфальсифицировано дело Ермолина. Абакумову, видимо, понравилась моя откровенность, потому что, когда на его вопрос: «Сильно ли били Ермолина?» — я ответил: «Били, сколько было сил», он усмехнулся и сказал, чтобы я явился к начальнику следственного отдела Главного управления контрразведки Леонову, который объявил мне, что я остаюсь в центральном аппарате на правах прикомандированного».

Так Рюмин стал старшим следователем СМЕРШ уже непосредственно под крылом у Абакумова».

Стоит отметить и один маленький штрих к биографии этого «офицера». 31 июля 1944 года его наградят орденом «Отечественной войны» II степени — «За образцовое выполнение особых заданий Верховного главного командования Красной Армии», а 13 сентября 1945-го орденом Красной Звезды с той же самой формулировкой. Думаю, нетрудно догадаться, что стояло за этими красивыми словами…

Но вернемся к рассказу Н. Петрова: «С мая 1946-го он занял должность заместителя начальника 2-го отделения 6-го (следственного) отдела 3-го Главного управления МГБ. В 1948 году Рюмин участвовал в затеянном Абакумовым по приказу Сталина следствии по делу «Маршал» — по подготовке материалов для ареста Георгия Жукова. Он вел дело арестованного Героя Советского Союза майора П. Е. Брайко, избивая, принудил его подписать показания в отношении «одного из Маршалов Советского Союза». Также, добиваясь показаний на Жукова и Серова, прижег язык папиросой арестованному бывшему кладовщику Берлинского оперсектора НКВД A.B. Кузнецову.

В общем, «работал с огоньком», старался. 19 марта 1948-го ему присвоили звание подполковника. Улучшились жилищные условия. Причем вполне традиционным для того времени образом. Примерно в 1949-м Рюмин перебрался в более просторную квартиру № 4 в доме № 4 по Старопименовскому переулку, которую раньше занимал отправленный на понижение в Крым замначальника следчасти Родос. В сентябре 1949-го Рюмина перевели на должность старшего следователя в следственную часть МГБ, и он принял участие в допросах арестованных по «Ленинградскому делу». Избивал арестованного Соловьева (бывшего председателя Ленгорисполкома, а к моменту ареста секретаря Крымского обкома). В своих оправдательных заявлениях в военную коллегию в 1954-м Рюмин прямо указал, что, как и в ряде других случаев, команду «побить Соловьева» дал сам Сталин, следивший за ходом следствия.

Вместе с тем Рюмин оставался в должности старшего следователя. Его карьера, несмотря на все старания, как-то буксовала. А в мае 1951-го дала сбой. Как показал на следствии Рюмин: «Управление кадров МГБ СССР заинтересовалось неправильными сведениями, которые я давал о своих родственниках. От меня потребовали объяснений — почему я скрываю известные мне о них компрометирующие данные». Оказалось, Рюмин скрыл истинное имущественное положение отца (а он был весьма зажиточным), кроме того, отец жены Рюмина служил в армии Колчака. Ну и, наконец, Рюмин потерял в автобусе следственное дело. Помимо этого, ему объявили партийный выговор за то, что не зафиксировал показания арестованного врача, профессора Я. Г. Этингера, умершего под следствием у Рюмина. В общем, положение почти безвыходное».

Таким образом, ему явно грозило увольнение из органов. Несколько лет спустя Михаил Дмитриевич вспомнит: «Я все тщательно обдумал и взвесил. Дело в том, что к лету 1951 г. я очутился в довольно неприятном, шатком положении».

Так что же делает «шибздик», как называл его Сталин? Он обращается в приемную ЦК к помощнику товарища Маленкова Суханову. Как писал П. А. Судоплатов, «результат этой встречи стал роковым для судьбы советской еврейской интеллигенции».

Подполковник Рюмин одиннадцать раз переписывал свое письмо-донос, находясь в приемной около шести часов. Об этом свидетельствует Судоплатов, который при этом добавляет: Суханов «сам вел переговоры по поводу содержания письма Сталину с Маленковым».

Когда вождь прочитал заявление Рюмина, он сказал:

— Вот, простой человек, а насколько глубоко понимает задачи органов госбезопасности. А министр не в состоянии разобраться.

Так что же написал этот «простой человек» 2 июля 1951 года Сталину?

«Товарищу СТАЛИНУ И. В.

От старшего следователя МГБ СССР

подполковника Рюмина М. Д.

В ноябре 1950 года мне было поручено вести следствие по делу арестованного доктора медицинских наук профессора Этингера.

На допросах Этингер признался, что он являлся убежденным еврейским националистом, и вследствие этого вынашивал ненависть к ВКП(б) и советскому правительству.

Далее, рассказав подробно о проводимой вражеской деятельности, Этингер признался также и в том, что он, воспользовавшись тем, что в 1945 году ему было поручено лечить тов. Щербакова, делал все для того, чтобы сократить последнему жизнь.

Показания Этингера по этому вопросу я доложил заместителю начальника следственной части тов. Лихачеву, и вскоре после этого меня и тов. Лихачева вместе с арестованным Этингером вызвал к себе тов. Абакумов.

Во время «допроса», вернее беседы с Этингером, тов. Абакумов несколько раз намекал ему о том, чтобы он отказался от своих показаний о злодейском убийстве тов. Щербакова. Затем, когда Этингера увели из кабинета, тов. Абакумов запретил мне допрашивать Этингера в направлении вскрытия его практической деятельности и замыслов по террору, мотивируя тем, что он — Этингер — «заведет нас в дебри». Этингер понял желание тов. Абакумова и, возвратившись от него, на последующих допросах отказался от всех своих признательных показаний, хотя его враждебное отношение к ВКП(б) неопровержимо подтверждалось материалами секретного подслушивания и показаниями его единомышленника арестованного Брозолимского, который, кстати сказать, на следствии рассказал и о том, что Этингер высказывал ему свое враждебное отношение к тов. Щербакову.