Фергюс посмотрел вбок, расцепил руки, сунул их в карманы коричневых брюк. Глянул на меня:

– Гм… Выпить не хочешь?

– Нет,– ответил я.

Фергюс подошел к противоположному от меня краю стола, к деревянной надстроечке вроде кафедры лектора. Открыл дверку, достал лафитник, налил в стакан коричневой жидкости. При этом непрестанно хмурился.

– Прентис…– Он покачал головой и воссоединил графин с пробкой.– Ты меня извини, но я чего-то не вникаю. Что там Руперт посылает Кеннету?.. или посылал?..

– Пустые спичечные книжки. Из гостиниц, ресторанов, баров. Из разных стран.

Он стоял в расслабленной позе, рука в кармане, другая держит стакан. Зато лицо работало «в поте лица»: изображало героическую попытку дотумкать, что же такое несет явно не в себе пребывающий визитер, и одновременно выразить полагающееся сочувствие. Брови, губы, щеки, подбородки ходили ходуном.

– Это должно было убедить папу, что Рори все еще жив,– выдавил я.– Но я думаю, он умер.

– Умер? – Фергюс глотнул виски и кивнул на кресло, возле которого я стоял.– Да ты присаживайся.

– Нет, спасибо.

Фергюс пожал плечами, вздохнул.

– Ничего не понимаю…– На чело вернулась нахмуренность.– Это Руперт тебе такое сказал?

– Нет,– ответил я.

– И ты уверен, что послания приходят не от Рори? – Фергюс пожал плечами.– Не его почерк?

– Вообще без почерка. Пустые.

– Но при чем тут…– Фергюс покачал головой, улыбнулся. Сочувствия на лице теперь было точно вровень с недоумением.– Извини, но я не понимаю, какое отношение это имеет…– Он скомкал фразу, снова работая бровями,– соображал.– Впрочем, погоди-ка. По-твоему, я могу знать, где Рори. Но если он умер…

Он вскинул голову, потрясенно уставился мне в глаза. Я изо всех сил старался не отвести взгляд, однако не преуспел. Потупился, закусил губу.

– Прентис,—тихо проговорил Фергюс, опуская стакан на стол,– я не имею ни малейшего представления о том, где находится твой дядя.– Он сделал паузу.– Руперт – мой старый школьный товарищ. Он журналист, весь мир объездил. Сейчас – в Ираке, между прочим. Временами сюда наезжает пострелять, но я его уже года два не видел. Он не дурак разыграть кого-нибудь, но…– Фергюс снова помолчал, а потом заговорил уже задумчиво: – Как-то раз Рори мне рассказал, что спалил в поместье амбар. Случайно, понятное дело. Когда был совсем маленьким. Может, спичечные коробки с этим как-то связаны?..– Он покачал головой.– Но не думаю, что я об этом мог Руперту рассказать.

У меня кругом шла голова.

– И никакие… записи вам ни о чем не говорили?

– Записи? – Фергюс наклонил голову вбок.– Нет. Чьи записи?

– Рори. О чем-то таком, что вы здесь увидели. С чердака замка. Увидели и рассказали Рори, когда вы с ним ночевали в охотничьем домике. В ту ночь, когда крысу застрелили.

Фергюс наклонился вперед. На лице появилось откровенное веселье. Вдруг выпрямился и рассмеялся. Взял стакан, заглянул в него.

– Прентис, в твоих словах все меньше и меньше смысла. Мы с Рори и правда однажды провели ночь в охотничьем домике, в поместье. Но там не было… никаких крыс– Он и улыбался, и одновременно хмурился.– И стрельбы никакой не было. Мы и ружей-то не брали, кажется. Рыбачили только в речушках и лоханах.– Он вздохнул с устало-терпеливым видом.– Ты про это где-то вычитал?

– Да,– признал я.

– Где, в папиных бумагах? После его смерти? – Фергюс смотрел на меня чуть ли не с жалостью.

Я кивнул, решив не опускать глаз под его взглядом, и буркнул:

– Типа того.

– Ну и кто тут что увидел? – Он поднес ко рту палец, куснул ноготь, затем подверг осмотру.

– Все это для вас сущая бессмыслица, стало быть? – спросил я.– Ни с чем не связано, ни о чем не напоминает? И Лахи Уотт тут никаким боком?

Фергюс явно расстроился. Повертел в руке стакан, допил.

– Прентис, что было, то было, но было давным-давно,—тихо ответил он.

И посмотрел на меня, и во взоре том печаль преобладала над упреком.

– Мы тогда были просто дети. И не всегда ведали, что творим, и не представляли себе, насколько серьезны бывают поступки…—Фергюс опять глянул на порожний швыряльник,– …совершаемые детьми.

С этими словами он припечатал стакан к столу. Не мне было играть с ним в гляделки. Я потупил очи. Голова шла кругом.

Услышал, как Фергюс перевел дух.

– Прентис,– сказал он,– мы с Кеннетом были очень близки. Дружили. Пускай не всегда сходились во взглядах, но… мы вполне ладили, понимаешь? Твой отец был очень талантлив, отличный друг —поверь, для меня это настоящая утрата. И для тебя наверняка – представляю, что ты пережил. Я ведь и сам потерял родного человека. Это я к тому, что трудно прийти в себя после большого несчастья, требуется время. Внезапная смерть отца или жены – беда страшная. Жизнь не в радость, все видится только в черном свете, верно? Все кругом виноваты. Если кому-то хорошо, то он не прав, и вообще, почему так несправедливо устроен мир? Нервы на пределе, из-за любого пустяка готов на стенку лезть. Думаешь, мне это не знакомо? – Он глубоко вздохнул.– Послушай меня, сынок…

– Дядя Фергюс,– с натянутой улыбкой перебил я его,– извините меня за этот визит. Я веду себя как придурок. Даже не знаю, что на меня нашло…– Я потупился, сокрушенно покачал головой.– В голове такая каша… Да и не высыпаюсь давно.– И с глупой бодростью улыбнулся: – Слишком много телик смотрю, наверное.– Я нарисовал рукой в воздухе кружок, намекая на шурум-бурум в новейшей истории, и закончил: – Вы уж на меня не сердитесь.

Фергюс на миг посерьезнел, потом чуть растянул губы в улыбочке и опять сложил руки на груди.

– Ну да. Наверное, сам уже понял, наш разговор маленько смахивает на бред.

– И это еще слабо сказано,– согласился я и вытер шнобель носовым платочком.

– Выпить точно не желаешь?

Я помотал головой и запихнул сморкалку в карман джинсов.

– Не, спасибо, я ж за рулем. Домой поеду.

– Ну, наше дело предложить.

Он меня проводил до выхода. В дверном проеме похлопал по плечу.

– Не нервничай, Прентис, все уляжется.

– Ага,– не стал спорить я.

– Да, кстати. Не знаю, говорила ли тебе мать насчет…

– Оперы в пятницу? – улыбнулся я. Фергюс тоже улыбнулся, всколыхнув подбородки.

– Значит, говорила.

– Да,– подтвердил я.– Без проблем.

– Ну и слава богу,– протянул он мне руку.– Все будет прекрасно.

Я ее пожал со словами «спасибо, дядя». Он кивнул, и я спустился по парадной лестнице и зашагал по гравиевой дорожке к «гольфу».