– Рэнделл, – сказала Карла, и ее глаза сверкнули под стать цветному стеклу в витраже, – если ты перестанешь общаться с клиентами и зароешь такой талант в землю, ноги моей больше не будет в этом баре… Кстати, мне нужно повторить.

Бармен наполнил два бокала шампанским, а мне предложил еще один стакан содовой.

– Мой сменщик так и не появился, и я уже полчаса формально не на работе, – сказал он. – Так что имею право выпить в хорошей компании. Предлагаю тост: за то, чтобы слова нас никогда не подвели.

– Не согласна. Слова как таковые не могут подвести. Подводят только люди, их говорящие, – возразила Карла. – А знаешь, Рэнделл, это наш первый за два года совместный тост с Шантарамом, и я думаю, встреча с тобой также была предопределена. Давайте выпьем за нас троих.

Я протянул к ним стакан, но Карла уклонилась от чоканья.

– Нет! Это плохая примета: чокаться водой, – сказала она.

– Да брось ты!

– Я серьезно.

– Ты же сама в это не веришь.

– Даже если ты не веришь в приметы, это еще не повод ими пренебрегать, Лин. Мало тебе нынешних напастей?

– Ладно-ладно, твоя взяла.

– Как всегда.

В этот момент к бару враскачку подвалил новый клиент, ненароком задев Карлу, и наши бокалы звякнули друг о друга.

– Похоже, мы все-таки чокнулись, – сказал я.

Она секунду смотрела на меня, нахмурившись, но затем улыбнулась вновь.

– Это можно исправить, – сказала она. – Скажи новый тост, но сам после него не пей. Тогда дурная примета не сбудется.

– Тост за зеленые глаза: да не омрачится их сияние ничем и никогда!

– Вот за это я выпью охотно, – сказал Рэнделл и отхлебнул из бокала.

– За зеленых ферзей! – сказала Карла, сверкнув улыбкой.

Она подняла бокал, сделала маленький глоток и посмотрела на меня. Это был решающий момент, и мы это понимали. Все оборачивалось лучше некуда.

– Привет, Лин! – внезапно возник рядом Винсон и хлопнул меня по спине крепкой ладонью; Ранвей была с ним. – Рад тебя видеть, старина!

Я все еще смотрел на Карлу. Она продолжала смотреть на меня.

– Винсон, – произнес я, и собственный голос показался мне каким-то чужим и надломленным. – Кажется, вы незнакомы. Это Карла. Карла, это Стюарт Винсон. А это Ранвей, хотя пишется Раннвейг.

– Та самая Карла! – воскликнул Винсон. – Наслышан и чертовски рад наконец-то познакомиться.

– От этого мало толку, – сказала Карла довольно резко.

– То есть… что? – растерянно улыбнулся Винсон.

– Все, что ты обо мне слышал, уже устарело.

– Устарело? Почему?

– Потому что я обновилась.

Винсон рассмеялся:

– Ну надо же! Когда это произошло?

– Это происходит в данный момент, – сказала Карла, глядя ему в лицо. – Можешь последить за процессом, если получится.

Мое сердце споткнулось, как пьяный танцор. Боже, как я ее любил! Она была единственной и неповторимой.

Меж тем Карла повернулась к спутнице Винсона и спросила, как та себя чувствует. Я пригляделся к Ранвей. Бледная и осунувшаяся, она выглядела далеко не лучшим образом.

– Она в полном порядке! – заявил Винсон, приобняв девушку за плечи. – Я сказал ей сегодня: «Ты много чего перенесла, но все это позади. Теперь пора выйти на свежий воздух, повидать людей, развеяться, посмеяться». Говорят, смех – это типа лучшее лекарство.

С этими словами он притянул Ранвей к себе. Ее руки безвольно болтались вдоль тела.

– Как поживаешь, детка? – обратился я к ней.

Она вскинула глаза, и в них блеснули голубые льдинки.

– Я не детка! – отрезала она.

– О… кей.

– Не принимай близко к сердцу, – сказала ей Карла. – Он же писатель. Он воображает себя этаким мудрым старцем, древнее собственного дедушки.

– Ловко ты его поддела! – рассмеялся Винсон.

– Что касается тебя, – сказала Карла. – Убери-ка лапы от девушки, сейчас же!

Оторопевший Винсон разжал объятия и позволил Карле оттянуть Ранвей в сторону.

– Рэнделл, – сказала Карла, – я знаю, что твоя смена уже закончилась, но у нас тут экстренный случай. Мне нужны твои самые чистые бокалы и самые грязные шутки, лишь бы они могли рассмешить.

– Ваше слово для меня закон, мэм, – сказал Рэнделл, и бокалы, как живые угри, замелькали в его руках под струей воды.

– Ни фига себе! – пожаловался мне Винсон. – Она типа забрала мою девчонку.

– А она сейчас уже твоя?

– Слушай, старик, – сказал он, расплываясь в улыбке. – Разве я не сказал тебе еще там, в участке, как много она для меня значит? Я, как увидел ее, вмиг потерял голову. Она просто чудо, верно? У меня сердце заходится всякий раз, как я на нее взгляну.

– Она сейчас как выжившая после авиакатастрофы, – сказал я.

– Авиа? Какой… катастрофы?

– Ты понял, что я имею в виду. На днях она проснулась и нашла рядом в постели своего мертвого парня. От такого потрясения быстро не оклемаешься. Сбавь обороты, приятель.

– Да-да, конечно. Я в том смысле… эй, погоди-ка! Уж не подумал ли ты, что я затянул девчонку в постель, пользуясь ее типа бедственным положением? Я… я совсем не такой человек.

– Знаю.

– Я даже не пытался к ней подкатить.

– Знаю.

– И ни за что бы так не поступил.

– Знаю.

– Я совсем не такой человек, – повторил он угрюмо.

Внезапно я почувствовал усталость – этакую сердитую усталость, когда тебя раздражает все вокруг, за исключением чего-то плоского, белого и с подушкой на одном конце.

– Если бы я считал тебя таким, я бы тебе не позволил к ней подступиться, да и к любой другой девчонке тоже.

Он ощетинился и расправил плечи, почувствовав себя оскорбленным:

– Готов обсудить это с глазу на глаз в любое время, когда ты будешь в подходящей форме, старина.

– У меня сейчас нет времени на эту фигню, Винсон. Я повстречался с Ранвей еще до тебя, и это я спас ее от тюрьмы – ты не забыл? Все это дает мне право сказать: сдерживай свои порывы и не дави на девчонку. Если тебе не нравятся мои слова и ты предпочитаешь доводы в виде зуботычин, жду через пять минут на стоянке перед отелем.

Мы уставились друг на друга: его задетая гордость против моего раздражения. Таковы мужчины. Мне нравился Винсон, и я нравился ему, но сейчас мы были готовы сцепиться.

– Это когда ты с ней встречался? – спросил он после долгой паузы.