руки, улыбку сквозь слезы, поднятые к звездам глаза девушки и страстный, устремленный на нее взгляд офицера.

К счастью, ибо сопротивление молодой девушки ослабевало, балконная дверь внезапно распахнулась, и на пороге показалась пожилая дама. Красавица, видимо, была смущена, офицер раздосадован, и все трое вернулись в комнату.

Минуту спустя около крыльца зафыркал конь, и блестящий офицер, закутанный в плащ, проскакал мимо Квазимодо.

Звонарь дал ему повернуть за угол, затем с обезьяньим проворством побежал за ним, крича:

— Эй, капитан!

Капитан остановился.

— Что тебе от меня надо, бездельник? — спросил он, различив в темноте странную фигуру, которая бежала к нему, прихрамывая и раскачиваясь из стороны в сторону.

Квазимодо догнал офицера и смело взял под уздцы его коня.

— Следуйте за мной, капитан; тут неподалеку есть кто-то, кому нужно с вами поговорить.

— Клянусь Магометом, — проговорил Феб, — я где-то видел эту взъерошенную зловещую птицу! А ну, отпусти повод!

— Капитан, — продолжал глухой, — вы не желаете знать, кто вас хочет видеть?

— Говорят тебе, отпусти повод! — в нетерпении повторил капитан. — Ты чего повис на морде моего скакуна? Ты думаешь, это виселица?

Но Квазимодо, не собираясь отпускать повод, пытался повернуть коня. Не понимая, чем объяснить сопротивление капитана, он быстро проговорил:

— Идемте, капитан, вас ждет женщина. — И с усилием добавил: — Женщина, которая вас любит.

— Вот шут гороховый! — воскликнул капитан. — Он воображает, что я должен бегать ко всем женщинам, которые любят меня или говорят, что любят А вдруг эта женщина похожа на тебя, сова ты этакая! Скажи той, кто тебя послал, что я женюсь и чтобы она убиралась к черту!

— Послушайте! — воскликнул Квазимодо, уверенный, что он рассеет сомнение капитана, — идемте, господин! Ведь вас зовет цыганка, которую вы знаете!

Его слова действительно произвели сильное впечатление на Феба, но отнюдь не то, какого ожидал глухой. Вспомним, что наш галантный офицер удалился вместе с Флер-де-Лис за несколько минут до того, как Квазимодо вырвал приговоренную из рук Шармолю. С тех пор он, посещая дом Гонделорье, остерегался заговаривать об этой женщине, воспоминание о которой все же тяготило его; а Флер-де-Лис считала недипломатичным сообщать ему, что цыганка жива. И Феб был уверен, что несчастная «Симиляр» мертва и что со дня ее смерти уже прошел месяц, а может быть и два. Добавим, что капитан подумал в эту минуту о глубоком ночном мраке, о сверхъестественном уродстве и замогильном голосе необыкновенного посланца, о том, что уже далеко за полночь, что улица пустынна, как и в тот вечер, когда с ним заговорил монах-привидение. Да и конь его храпел, косясь на Квазимодо.

— Цыганка! — воскликнул он в испуге. — Значит, ты послан с того света?

И он схватился за эфес шпаги.

— Скорее, скорее! — говорил глухой, стараясь увлечь его коня. — Вот сюда!

Феб ударил его сапогом в грудь.

Глаз Квазимодо засверкал. Звонарь едва не бросился на капитана. Затем, сдержав себя, проговорил:

— Ваше счастье, что кто-то вас любит!

Он сделал ударение на «кто-то». Отпустив уздечку, он крикнул:

— Ступайте прочь!

Феб, ругаясь, пришпорил коня. Квазимодо глядел ему вслед, пока тот не пропал в ночном мраке.

— Отказаться от этого! О! — прошептал бедный глухой.

Он возвратился в собор, зажег лампу и поднялся на башню Как он и предполагал, цыганка стояла на том же месте.

Завидев его издали, она побежала ему навстречу.

— Один! — воскликнула она, горестно всплеснув руками.

— Я не мог его найти, — холодно сказал Квазимодо.

— Надо было ждать всю ночь! — запальчиво крикнула она.

В ее гневном движении Квазимодо прочел упрек.

— В другой раз я постараюсь не пропустить его, — проговорил он, понурив голову.

— Уйди! — сказала она.

Он ушел. Она была им недовольна. Но он предпочел покорно снести ее дурное обращение, лишь бы не огорчить ее. Всю скорбь он оставил на свою долю.

Больше цыганка с ним не виделась. Он перестал подходить к ее келье. Лишь изредка замечала она на вершине одной из башен печально глядевшего на нее звонаря. Но едва он ловил на себе ее взгляд, как тут же исчезал.

Надо заметить, что ее не очень огорчало это добровольное исчезновение бедного горбуна. В глубине души она даже была ему благодарна. А Квазимодо это чувствовал.

Она его больше не видела, но присутствие доброго гения замечала. Пока она спала, невидимая рука доставляла ей свежую пищу. Однажды утром она нашла на окне клетку с птицами. Над ее кельей находилось изваяние, которое пугало ее. Она не раз выражала свой страх перед ним в присутствии Квазимодо. Как-то утром (все это делалось по ночам) это изображение исчезло. Кто-то его разбил. Тот, кто вскарабкался к нему, рисковал жизнью.

Иногда по вечерам до нее доносился из-под навеса колокольни голос, напевавший, словно убаюкивая ее, странную печальную песню. То были стихи без рифм, какие только и мог сложить глухой.

Не гляди на лицо, девушка,

А заглядывай в сердце

Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо

Нет сердца, где любовь не живет

Девушка! Сосна не красива,

Не так хороша, как тополь

Но сосна и зимой зеленеет

Увы! Зачем тебе петь про это?

То, что уродливо, пусть погибает;

Красота к красоте лишь влечется,

И апрель не глядит на январь.

Красота совершенна,

Красота всемогуща,

Полной жизнью живет одна красота.

Ворон только днем летает,

Летают ночью лишь совы,

Лебедь летает и днем и ночью

Однажды утром, проснувшись, она нашла у себя на окне два сосуда с цветами. Один из них представлял собой красивую хрустальную вазу, но с трещиной. Налитая в вазу вода вытекла, и цветы увяли. В другом, глиняном грубом горшке, полном воды, цветы были свежи и ярки.

Не знаю, умышленно ли, но только Эсмеральда взяла увядший букет и весь день носила его на груди.

В этот день голос на башне не пел.

Это ее не встревожило. Она ласкала Джали, следила за подъездом дома Гонделорье, тихонько разговаривала сама с собой о Фебе и крошила ласточкам хлеб.

Она перестала видеть и слышать Квазимодо. Казалось, бедняга звонарь исчез из собора. Но