– Пообедал, право, с большим аппетитом.

– Почему же ты не взял меня с собой, эгоист?

– Ты так крепко спал, что, по правде говоря, мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Главное, не забудь спросить у Ла Юрьера того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.

– Хорошее?

– Одно могу сказать: прикажи, чтобы его подали.

– А ты куда?

– Я, – спросил Ла Моль, донельзя удивленный, что его друг задает ему этот вопрос. – Как куда? Ухаживать за моей королевой!

– Постой, постой! – сказал Коконнас. – А не пойти ли мне пообедать в наш домик на улицу Клош-Персе?

Пообедаю остатками от вчерашнего, и кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо подбадривает.

– Нет, Аннибал, после того, что произошло ночью, это будет неосторожно, мой Друг! А кроме того, с нас взяли слово, что одни мы туда ходить не будем!.. Дай-ка мне мой плащ!

– Верно, верно, я и забыл, – согласился Коконнас. – Но куда к черту запропастился твой плащ?.. А-а! Вот он.

– Да нет. Ты даешь мне черный, а я прошу вишневый. В нем я больше нравлюсь королеве.

– Честное слово, его нигде нет, – оглядевшись по сторонам, сказал Коконнас. – Ищи сам, я не могу его найти.

– Как не можешь? Куда же он девался? – спросил Ла Моль.

– Может быть, ты его продал...

– Зачем? У меня осталось еще шесть экю.

– Ну, надень мой.

– Вот так так! Желтый плащ и зеленый камзол! Я буду похож на попугая.

– Честное слово, на тебя трудно угодить! Делай как знаешь.

Но в ту самую минуту, когда Ла Моль, перевернув все вверх дном, начал сыпать проклятиями по адресу воров, проникающих даже в Лувр, вошел паж герцога Алансонского с драгоценным и вожделенным плащом в руках.

– Ага! Вот он! Наконец-то! – воскликнул Ла Моль.

– Это ваш плащ, сударь? – спросил паж. – Да?.. Его высочество герцог посылал взять его у вас, чтобы убедиться, каков оттенок вашего плаща, по поводу которого он держал пари.

– Мне он был нужен только потому, что я собираюсь уходить, но если его высочеству угодно оставить его у себя еще на некоторое время...

– Нет, граф, все уже ясно.

Паж вышел; Ла Моль застегнул плащ.

– Ну как? Что ты решил? – спросил Ла Моль.

– Понятия не имею.

– А я тебя застану здесь вечером?

– Что я могу тебе ответить?

– Так ты не знаешь, что будешь делать через два часа?

– Я прекрасно знаю, что буду делать я, но не знаю, что мне прикажут делать.

– Герцогиня Неверская?

– Нет, герцог Алансонский.

– В самом деле, – сказал Ла Моль, – я заметил, что с некоторого времени он стал к тебе чрезвычайно благосклонен.

– Чрезвычайно, – подтвердил Коконнас.

– В таком случае, твое будущее обеспечено, – со смехом сказал Ла Моль.

– Фу! Младший сын! – воскликнул Коконнас.

– У него столь страстное желание сделаться старшим, что небо, может быть, и совершит для него чудо, – возразил Ла Моль. – Итак, ты не знаешь, где будешь вечером?».

– Нет.

– Тогда иди к черту... или, лучше сказать, ну тебя к Богу!

«Этот Ла Моль – ужасный человек, – сам с собой рассуждал Коконнас, – вечно он требует, чтобы ты сказал, где будешь вечером! Разве можно это знать заранее? А впрочем, похоже на то, что мне хочется спать».

И Коконнас опять улегся в постель. А Ла Моль полетел к покоям королевы. В уже знакомом нам коридоре он встретил герцога Алансонского.

– А-а! Это вы, господин де Ла Моль? – спросил герцог.

– Да, ваше высочество, – почтительно кланяясь, отвечал Ла Моль.

– Вы уходите из Лувра?

– Нет, ваше высочество, я иду засвидетельствовать мое почтение ее величеству королеве Наваррской.

– А в котором часу вы уйдете от нее, господин де Ла Моль?

– Вам угодно что-нибудь мне приказать, ваше высочество?

– Нет, не сейчас. Мне надо будет поговорить с вами вечером.

– В котором часу?

– Приблизительно между девятью и десятью.

– Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству.

– Хорошо, я полагаюсь на вас.

Ла Моль раскланялся и пошел своей дорогой.

«Иногда этот герцог вдруг бледнеет, как мертвец... Странно!..» – подумал он.

Он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно поджидавшая его прихода, провела его к Маргарите.

Маргарита сидела за какой-то работой, видимо, очень утомительной; перед ней лежала бумага, пестревшая поправками, и том Исократа[55]. Она сделала Ла Молю знак не мешать ей дописать раздел; довольно быстро его закончив, она отбросила перо и предложила молодому человеку сесть рядом с нею.

Ла Моль сиял. Никогда еще не был он таким красивым, никогда не был таким веселым.

– Греческая! – бросив взгляд на книгу, воскликнул он – Торжественная речь Исократа! Зачем она вам понадобилась?.. Ага! вижу на бумаге латинское заглавие: «Ad Sarmatiae legates reginae Margaritae concio!»[56]. Так вы собираетесь держать перед этими варварами торжественную речь на латыни?

– Ничего не поделаешь: ведь они не знают французского, – ответила Маргарита.

– Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что скажут они?

– Женщина более кокетливая, чем я, ввела бы вас в заблуждение и сказала бы, что она импровизирует, но вас, мой Гиацинт, я обмануть не способна: мне заранее сообщили их речь, и я на нее отвечаю.

– А разве польские послы приедут так скоро?

– Они не приедут, они уже приехали утром.

– И об этом никто не знает?

– Они приехали инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, – сделала в духе Цицерона, – вы услышите, – продолжала Маргарита с легким оттенком педантического удовлетворения. – Но оставим эти пустяки. Поговорим лучше о том, что было с вами.

– Со мной?

– Да, с вами.

– А что со мной было?