Не прошло и дня, как Большая Нога, будучи уверен, что солдаты и племенная полиция придут за ним, приказал своим людям и бежавшим хункпапа сниматься со стоянки — он все же решил вести их в Пайн-Ридж, надеясь, что его защитит Красное Облако, который всегда был в дружеских отношениях с пожирателями жирных кусков.

Но вскоре Большой Ноге стало так плохо и кровотечение настолько усилилось, что его положили в фургон, расстелив там одеяла. Сильно Хромает, опять харкавший кровью, тоже ехал в этом фургоне, но только сидел рядом с молодым Боюсь Врага, который погонял лошадей. 28 декабря, когда растянувшиеся в длинную линию мужчины, старики, женщины (в основном старые женщины) и несколько детей подходили к Поркьюпайн-Крик, они увидели солдат Седьмого кавалерийского.

Паха Сапа помедлил, подспудно ожидая реакции призрака, скрывающегося в его голове. Молчание. Ничего не сказал и Роберт, хотя при звуке слов «Седьмой кавалерийский» четырнадцатилетний мальчик вздохнул, как старик. Он знал кое-что об опыте общения его отца с кавалеристами.

— У Большой Ноги на фургоне был поднят белый флаг. Когда кавалерийский майор подъехал переговорить — этого вазичу звали Уитсайд, — Большой Ноге пришлось выбраться из-под одеял, на которых смерзлась кровавая корка от его кровавого кашля. Сильно Хромает, Боюсь Врага и другие помогли старому миннеконджу встать и подойти к сидящему в седле майору Уитсайду.

Уитсайд сказал Большой Ноге, что у него, майора, есть приказ проводить Большую Ногу и его людей в лагерь, который кавалеристы разбили на речушке, называемой Чанкпе-Опи-Вакпала.[114]Большая Нога, Сильно Хромает и другие расстроились, что не увидят Красного Облака и не будут под его защитой в Пайн-Ридже, но решили, что Чанкпе-Опи-Вакпала — это хороший знак. Я тебе не говорил о важности этого места, Роберт?

— Вроде бы нет, отец.

— А ты помнишь историю, которую я тебе рассказывал давным-давно о том, как в Форт-Робинсоне погиб военный вождь Шальной Конь?

— Да.

— Так вот, когда Шального Коня убили, несколько друзей и родственников забрали тело. Они никому не сказали, где похоронили сердце Шального Коня — только что где-то у Чанкпе-Опи-Вакпалы.

— Значит, эта речушка была священной?

— Она была… важной. Большая Нога, Сильно Хромает и большинство других считали Шального Коня самым храбрым из вождей нашего народа. И то, что они должны были направиться туда, где их, возможно, будет оберегать дух Шального Коня, показалось им хорошим знаком.

— Пожалуйста, рассказывай дальше, отец.

— Позднее мы узнали, главным образом от их разведчика-полукровки в тот день, Джона Шангро, что у майора Уитсайда был приказ… Я сказал что-то смешное, Роберт? Ты улыбаешься.

— Извини, отец. Просто когда кто-нибудь в Денвере называет меня этим словом, то он получает от меня на орехи.

Паха Сапа потер шрам на лбу. В этот жаркий июльский день на нем нет шапки, и оттого на солнце у него немного начала кружиться голова. Когда история закончится, он предложит спуститься к их палатке, сесть где-нибудь в тени деревьев и начать готовить обед.

— Каким словом, Роберт?

— Вазикуньейньеа. Полукровка.

— Ну, ты ведь даже не полукровка. Твоя мать была наполовину белой. Значит, ты в лучшем случае четвертькровка.

Математика никогда не была сильной стороной Паха Сапы, и дроби его всегда раздражали. А больше всего раздражали его расовые дроби.

— Пожалуйста, продолжай, отец. Я больше не буду улыбаться.

— На чем я остановился? Ах да… разведчик Джон Шангро знал, что у майора Уитсайда был приказ пленить, разоружить и спешить племя Большой Ноги. Но Шангро убедил майора, что любая попытка сразу же забрать оружие и лошадей почти наверняка приведет к сражению. И потому Уитсайд решил ничего не предпринимать, пока племя Большой Ноги не подойдет к Чанкпе-Опи-Вакпале, где кавалерия сможет использовать пулеметы Гочкиса, которые они везли в конце колонны.

— Не хочу прерывать тебя еще раз, но я понятия не имею, что такое были… или есть пулеметы Гочкиса.

— Я их видел, когда ехал с Третьим кавалерийским в одна тысяча восемьсот семьдесят седьмом… ехал, как худший разведчик в истории армии. Я вел их в никуда. Новые пулеметы Гочкиса обычно везли в арьергарде колонны — их тащили мулы или лошади. Они напоминали пулеметы Гатлинга, которые использовались во время Гражданской, только были скорострельнее, мощнее. У револьверной пушки Гочкиса было пять стволов диаметром тридцать семь миллиметров, и она стреляла со скоростью сорок три выстрела в минуту, а прицельная дальность стрельбы составляла — я это запомнил — около двух тысяч ярдов. В каждом магазине было по десять патронов, и весили эти магазины по десять фунтов. Я помню вес, потому что, когда мне было двенадцать, мне приходилось таскать, поднимать и класть эти проклятые штуки в фургоны обоза. В каждом фургоне были сотни магазинов, десятки тысяч патронов диаметром тридцать семь миллиметров.

— Господи Иисусе.

Роберт прошептал эти два слова. Паха Сапа знал, что мать и дед мальчика были бы расстроены, услышав, как Роберт всуе поминает имя Господа, но для Паха Сапы это не имело никакого значения.

— О конце этой истории ты можешь догадаться, мой сын. Они добрались до армейского палаточного лагеря на Чанкпе-Опи-Вакпале, я уже говорил, что было очень холодно, и речушка замерзла, ветки ив и тополей по берегам обледенели. Замерзшая трава стояла как клинки, пронзая мокасины. В племени Большой Ноги было сто двадцать мужчин, включая Сильно Хромает, и около двухсот тридцати женщин и детей. Не хочу, чтобы у тебя создалось впечатление, будто все мужчины были слабыми стариками — многие воины все еще оставались воинами, они были на Сочной Траве и участвовали в уничтожении Длинного Волоса. Когда эти мужчины посмотрели на кавалеристов и подтянувшихся на следующее утро пехотинцев, увидели пулеметы Гочкиса, наведенные на них с вершины холма, они, наверно, подумали, что в сердце и мыслях Седьмого кавалерийского — месть.

Роберт открыл рот, словно собираясь спросить или сказать что-то, но промолчал.

— Я уже сказал, что об остальном ты можешь догадаться, Роберт. Вожди вазичу (в первую ночь на Чанкпе-Опи-Вакпалу прибыла остальная часть полка, и командование принял полковник Форсайт) были предупредительны. Они отнесли Большую Ногу в полковой лазарет, дали ему палатку, в которой было теплее, чем в типи, чтобы старый вождь мог спать там. Сильно Хромает лег в типи поблизости, потому что не хотел проводить ночь в палатке Седьмого кавалерийского. Большую Ногу осмотрел личный врач майора Уитсайда, но тогда они не умели лечить воспаление легких, а уж тем более — чахотку. Позднее друзья рассказывали мне, что Сильно Хромает тоже кашлял больше обычного на холодном, обдуваемом ветрами месте.

Утром раздался звук горна, и Большой Ноге помогли выйти из палатки, а солдаты начали разоружать племя. Воины и старики сдавали свои ружья и старые пистолеты. Солдаты, не удовлетворившись этим, заходили в палатки и выбрасывали оттуда томагавки, ножи и даже колья для вигвамов — получилась большая груда, вокруг которой стояли разоруженные воины.