Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глен нервно потер ладони:
– Их двое, они тоже из пиратов, одного прозвище Жнец, а другого Култых. С Хватом давно уже на ножах. Своих людей у них мало, но – звери отборные, они на донного дракона ходили три сезона… Я все боялся к ним подкатиться.
– Ну?
– Да плюнул, думаю, пропадать так пропадать… и пошел. Все рассказал, как ты велел. У них глаза зажглись вот так, – Глен сложил перед глазами большие и указательные пальцы. – Я теперь их человек считаюсь.
Развияр задумался.
– Чего ты хочешь за это, Гленир? – спросил, наконец.
– Ты обещал дать мне оружие. И еще…
– Женщину?
– Да.
Развияр мельком вспомнил Джаль и свое страстное желание увезти ее из замка, выкрасть.
– Она твоя.
У Глена расширились зрачки. Он молча опустился перед Развияром на одно колено.
* * *
Еще через несколько дней замок пережил налет стрелков на крыламах. Яска увидела их первая и подняла тревогу. Развияр велел ей не вмешиваться; работники разбежались, спасаясь кто куда от летящих с неба стрел.
Крылам было шесть. Они поднимались высоко, а потом падали одна за другой, и наездники обстреливали замок, легко отыскивая уязвимые места, засаживая стрелы в вентиляционные отдушины, в щели, в бойницы. Один ремесленник был убит наповал. Двое стражников ранены. На средней галерее засел отряд под командованием Брана, и стенные арбалеты впервые получили боевое применение; ни одной крыламы сбить не удалось, но обстрел прекратился. Птицы поднялись, описали круг над замком, будто обещая скоро вернуться, и ушли за горы.
С тех пор налеты повторялись несколько раз. Сотник Бран обучал молодых работников стрельбе из лука. Работа пошла медленнее, пастухи перестали показываться в замке, шпионы доносили Развияру, что настроение у людей подавленное и многие не прочь сбежать. Тем временем патруль на перевале тоже подвергся обстрелу, из пятерых патрульных погибли трое, их не спасли ни щиты, ни укрытия. Тари-Колесо был ранен.
Яска полулежала в кресле на башне. Ей было плохо; она теребила перстень на своей руке, будто желая его снять – и не решаясь.
* * *
Гонец-Под-Вечер не даром получил свое имя. Сумерки в горах наступали все раньше; Далекий Свет стелился над землей, его светлая шкура была видна издалека. Гонец стоял на стременах, в его руке был обрывок белой ткани, которым он размахивал над головой. Когда обоих привели к Развияру, этот лоскут все еще был зажат у нагора в кулаке.
– Война, – сказал он с порога. – Мы примем императорскую власть или нас перебьют.
– Получили радужную грамоту? – Развияр криво улыбнулся. – «Император скорбит о каждом своем подданном»?
– Я не умею читать, – сухо заметил Гонец. – Старейшинам принесли весть от наместника, все знали, что так будет. На тех землях собираются войска. Не патрули – войска… Много верховых птиц. Много чужаков. Много стали, кузницы, дым… Хотят нас прихлопнуть, – он прокашлялся, – одним ударом. Как шлепуна.
– Что решили старейшины?
– Послали нас к тебе. Если ты верен… если твои слова остаются в силе – готовься к бою. Ты, твои люди. Твой маг.
– Мои слова остаются в силе, – сказал Развияр.
* * *
Он проверил посты.
Он жестом остановил Лукса, который очень хотел поговорить:
– Потом.
Поднялся на башню. Яска лежала. Ей опять было нехорошо. Развияр присел на краешек кровати.
– Началось? – тихо спросила Яска.
– Да.
– Лукс хотел меня увезти.
– Как?! – Развияр растерялся.
– Спасти меня и ребенка… отправить в дальние пещеры. Сам хотел остаться с тобой.
Развияр долго молчал, сжимая и разжимая кулаки.
– Он думал о моей жизни, – тихо сказала Яска. – Он меня любит.
– А я тебя не люблю?!
– Ты думаешь только о победе.
– Да. Потому что эта победа будет и твоя тоже. И нашего ребенка. Мы не можем не победить.
Яскин взгляд просветлел:
– Ты бросаешь меня в бой, – сказала она с нежностью. – Меня, слабую беременную бабу.
– Неправда. Мы вместе идем в бой: я воин, ты маг.
– Вот за это я всегда буду тебя любить, – она прикрыла глаза. – Тебя, а не Лукса. Который отдаст за меня и жизнь, и честь, и победу… Выйди, мне надо одеться.
– Я собирался сшить тебе новое платье, – пробормотал он, поднимаясь.
– Мне сшили платье, – она слабо улыбнулась. – Пока ты собирался, Лукс обо всем позаботился, привел портного… И платье, и зимний плащ с оторочкой. Отправляясь на смерть, я хочу выглядеть, как благородная госпожа… Шучу, шучу. Мое новое платье достойно нашей будущей победы.
Она рассмеялась. Что-то в этом смехе не понравилось Развияру: горечь?
* * *
Над плоской равниной посреди Нагорья кружился первый снег. Всадники стояли бок о бок; у каждого на голове был шлем, на плечах – латы, за спиной – щит. Бойцы передового отряда сжимали по мечу в каждой руке: всадники верхом на своих братьях казались четверорукими. Вдоль флангов стояли арбалетчики. За подвижным укреплением из окованных железом бревен засели пешие лучники, среди которых было много женщин. Все нагоры, способные носить оружие и не желающие власти Императора над собой, выдыхали белый пар в морозный воздух этого утра.
Отдельным небольшим отрядом стояли стражники из замка. Мрачно смотрели перед собой. Сотник Бран смотрел на мир сквозь прорези в шлеме – старый калека, он был почти бесполезен в этом бою, но все-таки явился.
Земля подрагивала, и все сильнее становился встречный ветер. Противоположный конец поля был покрыт туманом, и он сгустился не сам по себе. Белую пелену держала умелая рука: маг до поры до времени скрывал свое войско, и нагоры не видели ничего, кроме белого марева.
Потом туман раздернулся, как шторы, одним порывом ветра. И те, кого он скрывал, одновременно тронулись с места. Задрожала земля.
* * *
Белая вода казалась плотной, как камень, а песок – зыбким, почти прозрачным. Яска шла вдоль берега, увязая на каждом шагу. Казалось, перстень на пальце причиняет ей нестерпимую боль.
– Здесь, – запнувшись, она остановилась. – Я не могу… этого коснуться. Кто из вас?..
Лукс вошел в ледяную воду, не снимая седла и стремян.
* * *
Многие когти вонзились в каменную крошку. Многие кулаки судорожно сжались. На строй зверуинов медленно, будто разгоняясь, надвигалась армия пеших, закованных в железо, с копьями такими длинными, что их невозможно было удержать одному человеку. Над головами у железной армии кружили, как смерч, десятки крылам.