Земля еще покрывала крышку гроба, но Ронья с Анной Л. уже ухватились за веревки и потянули. Земля посыпалась с ящика, когда его поставили на край могилы и он немного покачнулся.

— Линн? — закричала Анна Л., ударив по торцу ящика ладонью.

Тишина. Терезе пришлось отогнать девочку в сторону, чтобы спокойно вынуть гвозди с помощью молотка.

— Линн, малышка Линн… — продолжала бормотать Анна Л. Когда гроб открыли, Линн лежала в том же положении, только ладони скрещенных на груди рук были сжаты в кулаки. На ее лице читался торжественный покой. Все стояли не шевелясь и не произнося ни звука, точно как Линн. И только Анна Л. скулила:

— Мы убили ее, что мы наделали, мы же убили ее, малышка Линн…

Терез подошла к гробу, погладила Линн по волосам, пробежалась кончиками пальцев по ее щеке и прошептала на ухо:

— Ты больше не мертвая. Можешь ожить.

Глаза Линн распахнулись, и кто-то из девочек громко вскрикнул. Время остановилось, пока Терез и Линн смотрели друг другу прямо в глаза. Затем Терез взяла ее за руку и помогла сесть. Линн осмотрелась вокруг широко раскрытыми глазами. Затем она поднялась на ноги и плавными движениями рук ощупала себя.

Снова раздался крик гагары, и Линн повернулась в ту сторону, откуда шел этот звук. Затем подняла взгляд вверх и посмотрела, как загорается первая звезда. Девочка так глубоко вздохнула, что казалось, ее вздох никогда не закончится.

— Как ты? — послышался чей-то голос.

Линн повернулась к девочкам, сжала и разжала кулаки, изучила кожу на ладонях. На ее лице царило то же спокойствие, что и тогда, когда она лежала мертвая.

— Пусто… Внутри совершенно пусто, — произнесла она.

— И тебе плохо от этого? — спросила Тереза. Линн нахмурила брови, будто не поняла вопроса.

— Внутри пустота, — повторила она. — Это ни плохо, ни хорошо. Это никак.

Шагнув к Терез, она обняла ее. Терез не сопротивлялась, но на объятие отвечать не стала.

— Спасибо, спасибо тебе! — послышался громкий шепот Линн.

Солнце показалось над верхушками деревьев по ту сторону озера, когда очередь дошла до Терезы. Она решила быть последней, чтобы увидеть, как все получится у других, прежде чем пройти ритуал обращения самой.

Бoльшая половина девочек отреагировала так же, как Линн. Кто-то из них теперь сидел на пригорке, глядя вдаль, или мечтательно бродил по кромке озера, словно утренний туман, стелющийся над водой. Все были измождены, но спать никто не хотел.

Постороннего наблюдателя, друзей или родителей — в особенности родителей, — это жутко бы напугало, и они стали бы расспрашивать девочек, какая беда с ними приключилась. Ведь с ними действительно приключилась беда. Они все прошли через нечто ужасное.

Но пошло ли это им во вред?

Опять же зависит от того, чьего мнения спрашивать. Тереза не могла представить, чтобы какое-нибудь частное лицо, какой-нибудь официальный комитет или какое-нибудь учреждение благословило девочек на то, чем они занимались последние пять часов.

Никто бы этого не порекомендовал. Кроме Терез.

Терез сказала, это хорошо. А они всегда идут вслед за Терез.

Значит, это действительно им на пользу.

Пройти ритуал полностью удалось не всем. Малин, а потом и Каролин начали вопить, как только ящик опустили вниз, и продолжали кричать, пока гроб забрасывали землей. Остальным девочкам ничего не оставалось, как заполнить могилу землей и тут же начать ее раскапывать. Когда Малин и Каролин вытащили из могилы, у них была истерика. Они просто повалились на землю и начали рыдать.

Грузной Сесилии не хватило кислорода, поэтому, когда ее подняли наверх усилиями сразу четырех девочек, она была практически без сознания. Ее привели в чувство, и Сесилия жутко расстроилась. Ей так хотелось пробыть под землей подольше, но она снова потерпела неудачу. Вот так всегда.

Анна Л. оставалась под землей столько же, сколько и другие, но, когда гроб подняли наверх и Терез склонилась над ней, девочка отстранила ее рукой, поднялась сама и сказала, что ей нужно прогуляться. Ее не было около часа. Она вернулась с букетом полевых цветов, которые, стоя на мостках, бросила в озеро цветок за цветком.

Ронья так и не закричала. Прошло минут двадцать с того момента, как ее опустили в могилу, и девочки, уже побывавшие в гробу, стали тихонько обсуждать, на сколько хватает кислорода. Потом они не торопясь раскопали могилу. От Роньи по-прежнему никакого сигнала не поступало. Когда подняли крышку гроба, она лежала так же спокойно, как Линн, только потребовалось больше времени, чтобы ее разбудить. К этому моменту уже все, кроме Миранды и Терезы, побывали под землей, поэтому за Ронью никто не испугался.

Она совершенно забыла, что нужно кричать, объяснила Ронья девочкам. Когда ящик ударился о дно, она спокойно приняла тот факт, что умерла, и больше ничего предпринимать не собиралась. Все слушали ее рассказ кивая — они испытали похожие ощущения, хотя, в отличие от Роньи, у них все-таки сработало чувство самосохранения.

Тереза вытянулась на дощатом дне ящика. После Каролин его пришлось помыть, потому что ее вырвало. Кисловатый запах все равно остался. Сложив руки на груди, она попыталась отключить все органы чувств. Линн с Мелиндой тем временем заколачивали гроб. В тесном пространстве ящика удары молотка звучали будто раскаты грома.

Открыв глаза, Тереза увидела полоску света, пробившуюся сквозь щель между планками. Затем она почувствовала, как ящик поднимают. И опускают. Прошло удивительно много времени, прежде чем она ощутила толчок в спину — она на дне могилы. Послышался первый глухой удар — земля упала на крышку гроба. Тереза снова закрыла глаза, установив ровное и неглубокое дыхание.

Она слышала, как лопаты вонзаются в землю, а затем следовали глухие шлепки. Лопаты, шлепок, шлепок. Лопаты, шлепок, шлепок. В этом был свой ритм, и Тереза стала считать удары. Дойдя до тридцати, она поняла, что лопат больше не слышно, а удары становятся все слабее. Она различила еще тридцать шлепков, а потом наступила тишина. Полная тишина. Она не представляла, сколько еще земли высыплется на могилу, но уже ощущала на сердце тяжесть от того количества, что сейчас покрывало ее гроб.

Между грудью Терезы и крышкой ящика — двадцать сантиметров свободного пространства, не больше. Как бы она ни старалась, ей отсюда не выбраться. Если она попытается открыть крышку, выбив гвозди, тяжесть земли помешает ей. Она брошена на произвол судьбы. Заброшена. Ее дыхание оставалось спокойным и поверхностным.

Больше никакого света, проникающего через щель. Никаких голосов, никаких ударов. Ничего. Она потеряла счет времени. Понимала: речь точно не о тридцати минутах, но о трех или десяти, определить бы не смогла. Ведь точки отсчета не существовало.

Тогда она стала считать про себя. Дойдя до ста, Тереза сдалась. Раньше у нее хорошо получалось отсчитывать секунды, но сейчас само понятие секунды утратило всякий смысл. Возможно, она считает слишком быстро, а может, слишком медленно. Она не знает.