– Маркиз, мои доблестные войска неожиданно, я подчеркиваю: неожиданно! – были накрыты сильным огнем артиллерии русских. Тем самым была сорвана рекогносцировка и несколько знатных кавалеров погибли и получили ранения от ядер. Я ожидал от моей разведки более точной информации о неприятеле!

Фон Гауфт чуть заметно пожал плечами и ответил своим обычным спокойным меланхоличным тоном:

– Ваше величество, в моем докладе, хранящемся в вашей походной канцелярии, содержатся все необходимые сведения об артиллерийском вооружении псковского гарнизона, а именно о количестве затинных и городовых пищалей, а также пушек, подразделенных согласно европейской классификации на кулеврины, фальконеты и так далее, с указанием калибров. Артиллерию русских я оцениваю как весьма сильную, ни в чем не уступающую нашей…

– Мы помним вашу докладную записку, маркиз, – чуть раздраженно перебил его король Стефан. – Но вы же писали в ней, что в гарнизоне недостает профессиональных пушкарей из числа стрельцов и городовых казаков и значительную часть орудийной прислуги составляют городские ремесленники и прочие мужики, привлекаемые лишь на период военных действий. Кажется, их именуют затинщиками. Хотя гетман уверяет, что затинщиками у русских называют всех защитников крепостей, обороняющихся за стенами, то есть, по-русски «за тыном». Уж не эти ли мужики-затинщики только что накрыли столь плотным и метким огнем мою кавалерию?

– Вряд ли, ваше величество, – по-прежнему спокойно отреагировал на королевскую реплику фон Гауфт. – Князь Шуйский наверняка согнал на угрожаемый участок своих лучших бомбардиров. Но когда мы будем атаковать город одновременно с нескольких сторон, то эффективность огня с крепостных стен неизбежно снизится вследствие низкой квалификации орудийных расчетов. К тому же в упомянутой записке я имел честь проинформировать ваше величество относительно норм боекомплекта, установленного русским царем для каждого орудия. Русские во время военных действий никогда не берегут своих людей, которых у них много, но при этом жалеют порох и ядра, которых мало. Среди русских военных чиновников, точно так же, как и среди гражданских, процветает воровство. Порох попросту крадут. По моему убеждению, даже эти скудные нормы, установленные для орудийного парка, были выданы Пскову московскими чиновниками не полностью, и вскоре русским будет просто нечем стрелять.

Профессиональный разведчик, маркиз Генрих фон Гауфт был прекрасно знаком с российской действительностью и докладывал своему королю абсолютно достоверные сведения. Но все же он, разумеется, не был русским, и не понимал тех обстоятельств, которые, кстати сказать, были недоступны для понимания и многих российских бояр и чиновников. Во-первых, маркиз совершенно напрасно отозвался с пренебрежением о русских ополченцах-артиллеристах. В приграничных городах в затинщики назначали не абы кого, но лишь наиболее сметливых и проворных ремесленников с зорким глазом и твердой рукой. Они охотно шли к своим пищалям, закрепленным за ними персонально, любили пострелять и даже соперничали в меткости и скорострельности с государевыми стрельцами на ежегодных весенних и осенних стрельбах. Во-вторых, справедливо обвиняя российских чиновников в воровстве, Генрих фон Гауфт не принимал во внимание исключения, встречающиеся даже в этой зловредной касте. Таким исключением из правила был дьяк государева Пушечного приказа Терентий Лихачев.

Терентий Лихачев трудолюбиво и усердно, как муравей, тащил в Псков запасы пороха и ядер, которые добывал всеми правдами и неправдами не только в столице, но и в иных городах государства российского. Он кормил, и главное – поил своих приятелей-дьяков, ведающих распределением снарядов и казенного зелья, то бишь пороха, и те подмахивали, не глядя, все бумаги, подсунутые Терентием им на подпись прямо в кабаке. Обычно подобная процедура подписания казенных бумаг имела своей целью приобретение личной выгоды, но Терентий принадлежал к числу людей, сравнительно немногочисленных, которые пеклись о пользе порученного им государственного дела, а не о собственной мошне. Естественно, дьяк не распространялся на каждом углу о том, что ему удалось собрать сверхнормативные боеприпасы, и поэтому информаторы маркиза не смогли сообщить своему шефу важнейшие сведения о невиданной доселе на Руси готовности псковской артиллерии к полуторагодичной непрерывной стрельбе. Споры о роли личности в истории ведутся, пожалуй, с самого момента возникновения исторической науки, и скорее всего, не прекратятся никогда. Но можно смело утверждать, что именно в России эта самая роль наиболее велика по сравнению с таковой во многих других государствах. Причем личности эти – не обязательно цари или полководцы. Честный и бескорыстный дьяк Терентий Лихачев, считавшийся белой вороной среди своих собратьев-чиновников, преуспевших исключительно на поприще мздоимства и казнокрадства, как добрый волшебник из русских сказок, прикрыл всех полководцев и ратников – героев обороны Пскова – крепким и надежным огненным щитом.

– Осмелюсь заметить, ваше величество, – продолжил маркиз, – что артиллерия русских, пусть даже весьма хорошая, установлена на старых обветшавших крепостных стенах, сложенных из мягкого известняка. Инженеры вашего величества перед походом изучили образцы камней из псковских стен, доставленных моими агентами, и пришли к выводу, что наши осадные орудия пробьют в этих стенах брешь, пригодную для штурма, в течение пяти дней.

– Благодарю вас, маркиз, – сменил наконец гнев на милость король Стефан. – Ваши заслуги в подготовке похода всем известны и будут оценены по достоинству.

Величественным наклоном головы отпустив начальника разведки, король в сопровождении свиты продолжил осмотр воздвигаемого его войсками осадного лагеря. Маркиз, отвесив его величеству глубокий изящный поклон, надел шляпу и долго стоял неподвижно, погруженный в какие-то важные размышления.

Солнце клонилось к закату. Отряд русских казаков, стоявший у стен под орудийным прикрытием и тревоживший осаждающих постоянной угрозой атаки, наконец покинул свои позиции и вернулся в крепость. Полк венгерских гусар, прикрывавший королевское войско, также свернул свои боевые порядки и направился на бивуак. В охранении в свежевырытой траншее, которую продолжали углублять пахолки, осталась лишь рота ландскнехтов. Ландскнехты настороженно вглядывались в сгущавшийся сумрак сквозь прорези прицелов своих тяжелых дальнобойных мушкетов, уложенных на бруствер, и не обращали внимания на все более и более явственные звуки массового веселья, доносившиеся из лагеря.

Хотя король Стефан своего указа о запрете хмельных напитков не отменял и никакого официального празднования по поводу начала осады не объявлял, все в королевском войске, от последнего пахолка-фуражира до коронного гетмана, радовались окончанию длинного и трудного похода. Конечно, близость неприятеля заставляла быть настороже, но подавляющее превосходство королевского войска в численности и боевой подготовке не давало повода для особых тревог. Ну, предпримут русские ночную вылазку небольшим отрядом, да хотя бы и всем пятнадцатитысячным гарнизоном. Так их же задержит засевшее в траншее сильное боевое охранение, а затем прихлопнет, как муху, стотысячное войско, которое, конечно же, успеет вовремя подняться по тревоге и слаженно развернуть свои грозные боевые порядки. Вот потому-то гайдуки и гусары, рейтары и ландскнехты, хотя и неофициально, но зато от всей души дружно праздновали, каждый в меру своих возможностей, новоселье в осадном лагере.