В нашей Хань, как полагается у культурного народа, все устроено логично и просто. Император одновременно и правитель, и верховный жрец. В полуцивилизованных варварских странах, тщащихся подражать Поднебесной — Чаосяни и Японии, Вьетнаме и Сиаме, — цари тоже имеют и духовную, и государственную высшую власть. У непросвещенных маньчжуров и татар, мусульманских, индуистских и буддийских владык Индии и Индонезии их шаманы, верховные жрецы и муллы существуют отдельно от светских владык. Неразумно — зачем разделять власть религии и власть государства? Да что взять с диких племен? Но и у них духовные пастыри склоняются перед троном. Так и должно быть, потому что Небесное Соизволение осеняют лишь того, кто сидит на престоле, и никого больше. Остальные властвующие светят лишь отраженным светом могущества верховного владыки…

А вот у хусци все не как у людей. Где начинается Запад, там кончается порядок. Есть много больших и мелких стран, которыми правят цари и ваны. Главой верующих во всех них является Отец из Рума. Именно ему подчиняются первосвященники этих государств, он и есть второй после Владыки Пяти Сфер[235]распорядитель человеческих судеб, перед которым все должны падать ниц! Не тут-то было! Эти ваны и царьки, хотя и исповедывают религию Христа, признают Отца из Рума своим духовным пастырем, в государственных делах ему не подчиняются.

Так можно понять по рассказам португальцев. А на днях пришли еще более поразительные сведения! Японские корсары вступили в связи с нашими пиратами и некоторыми из ханьких да син — сильных домов. К ним примкнули и португальцы, отколовшиеся от своего племени. Недавно они вместе напали на город Чжанчжоу. В их числе был морской разбойник Чжан Лянь. Настоящее его имя — Жуан де ля Консепсьон. Он — бывший португальский монах!

Среди пиратов немало членов «Байляньцзяо». Трое из них по заданию секты подружились с Чжан Лянем. Он поведал им, что многие ваны в Краю металла не признают Румского Отца, даже воюют с ним и теми царями, кто его поддерживает. И побеждают, так как у них лучшее оружие!

Выходит, тебе не обязательно стремиться именно в Рум. Ты должен просто попасть в Страну Запада, найти там повелителей, независимых от Отца, договориться с ними о закупке оружия.

Завтра ты отправишься к пиратам, будешь плавать на одном корабле с Чжан Лянем. Заведи с ним приязнь, обучись у него португальскому языку и способам боя. Заодно получше освой морское дело, тебе предстоит провести на водах немало лет. Через год добровольно пойдешь в христианскую школу, примешь их религию, окропившись водой, изъявишь желание отдать земной поклон самому великому Отцу. Они тебя непременно отправят в Рум. Мало кто из ханьцев, даже обращенных в новую веру, соглашается ехать в Страну металла с риском умереть и быть похороненным в чужой земле — ты знаешь, нет ничего страшнее для нас. Некоторые из истинно уверовавших в распятого бога решились на этот шаг. Но они были слишком знатны, ведали много секретов, и их не пустил юйши. У тебя есть все шансы!

Я завидую тебе, сын мой. Твой джосс сулит тебе стать самым великим из чиен-чиа. Если вернешься из чужих краев с успехом — сразу станешь цяньху, начальником отряда в тысячу человек под знаменами «Белого лотоса». А главное, шошуди — сказители будут слагать о тебе песни и легенды, как о героях великих романов «Троецарствие» и «Лесные заводи» или Хуа Мулань.[236]Все это, конечно, суета, — спохватился По. — Самое важное вот что. Погибнешь ты или выживешь — все равно тебе обеспечено лучшее перерождение. Не исключено, что в следующем воплощении ты станешь Сыном Неба или бодхитсатвой. Твой подвиг будет заслуживать даже такой награды!

О происходящем снаружи Сафонка судил только по звукам, доносившимся с левого борта. Треснули, как щепки, весла. От носа к корме пробежала волна диких вскриков, заглушая хруст ломающихся позвоночников, ребер и конечностей: вальки придавливали к бортам несчастливцев, не сумевших вовремя поднырнуть под комли. Раздался сильный удар, остов каторги тряхнуло: корабли столкнулись. И начали расходиться по касательной, но с обеих сторон небо прочертили сотни веревок с абордажными крючьями на концах. Со звоном и треском железо впивалось в дерево. До окаменелости напряглись людские мускулы и пеньковые волокна, скрипом выдали натугу свою канаты и ремни, молниеносно обмотанные вокруг мачт, лееров, столбиков. Несколько турецких анкладжей и испанских такелажников, не успевших закрепить абордажные шнуры, сорвались вниз с вантов и разбились о палубы, став первыми жертвами начавшегося морского боя.

Корабли остановились на расстоянии двух локтей, как два огромных продолговатых паука, которые выплюнули друг на друга паутинные сети и сами в них застряли.

И вот тут-то по команде Искандара нацеленные вниз османские пушки захлестнули вражеский экипаж мелко рубленными железными и свинцовыми горошинами. Христиане не применили артиллерию в ответ, пожалели портить будущий трофей. Стволы их пушек смотрели чуть выше уровня первой гребной палубы галеры, и ядра повредили бы корпус каторги. Испанцы ограничились выстрелами из аркебуз и пистолей.

Оба залпа почти совпали. Результат оказался куда страшнее для христиан: картечь просекла ощутимые бреши в их рядах. Сидевшие на вантах анклоджи, разрядив в ошеломленных гяуров ручное огнестрельное оружие, держась руками за канаты, с клинками в зубах перелетели на испанский корабль. С грот-мачты каторги на палубу галеона шлепнулся «ворон». По абордажному мостику затопали йени-чери. Галионджи, размахивая пиками и саблями, попрыгали с высокого борта вниз, на головы христиан. Пушкари под командой Мурад-паши спрятались за набитыми порохом орудиями правого борта, держа в руках зажженные факелы.

Какофонию боя с левой стороны заглушил гром нового удара справа: к каторге жадной пиявкой присосался второй галеон. Ребра шпангоута выгнулись, по боковым доскам побежали трещины. Рабы в ужасе отпрянули к центру, насколько позволяли цепи.

На приготовившихся к абордажу испанцев повалились нашпигованные взрывчаткой орудия вместе с лафетами, открытые бочки с порохом и смолой, а вслед за ними — факелы. Взрывы сотрясли палубы. Высохшее на солнце, просмоленное дерево вспыхнуло не хуже лучины. Столбом выросшее пламя облизало жадными языками галеон и борта каторги. Испанцы никак не ожидали, что мусульмане пойдут на верное самоубийство, решатся поджечь оба корабля, и не были готовы к такому обороту дела. Их растерянные крики прозвучали унисоном ликующему визгу османских пушкарей, перепрыгивающих с галеры на палубу первого галеона, и отчаянному истошному воплю гребцов, увидевших клубы дыма и проблески огня сквозь отверстия для весел. Рабы поняли с ужасающей ясностью: сейчас родившийся среди моря огневой дракон сожрет их, беспомощных, прикованных к проклятой каторге…