Человек в центре пятёрки отличался от прочих красной тиарой и золотой цепью на груди. Стоявшие по двое с обеих сторон от него натянули облегающие череп шапки из тонкой кожи, а потому казалось, что головы их обриты. Это придавало совершаемой церемонии впечатление богослужений Мицраима, пресловутого царства Кеме, где египетские жрецы ходят с бритыми головами.

Три десятка левитов (примерно столько насчитал Абитар) выстроились лицом к пятерым и не шевелясь смотрели перед собой. Кроме них вдоль стен неподвижно застыли люди, накинувшие на голову свободный край белой одежды. Это стояли принявшие обет беспрекословного исполнения служителям высшего эшраэлитского священства.

— Препочтенные братья! Наконец я собрал вас, чтобы показать и объявить вам нечто необычайное. Ведь всякий левит знает, что он происходит от брата и сподвижника пророка Моше и потомка его Лебе, почему священники Эшраэля и называются левитами. А сокровенное состоит в том, о чём не нужно знать простому народу — ни горожанину, ни селянину, ни воину, ни торговцу, ни пастуху. Ибо и сам пророк божий, и брат его, и другие близкие ему, помогавшие вывести племя хебраев из земли Гошем[67] в благодатный, благоухающий садами и пастбищами, точащий из дупел пчелиный мёд, Ханаан, были жрецами египетскими.

Столь важное и наистрожайшее решение принял высокий совет жрецов Мицраима. А заключалась суть решения ещё и в том, чтобы простодушные козопасы и овчары уверовали в единого бога, невидимого, всемогущего, всесильного, помогающего, но и карающего за непокорность избранный свой народ. Им вменялось уничтожить все народы, населявшие Ханаан, — Землю обетованную. Требовалось это для укрепления Земли обетованной и защиты её от множества народов, проникающих с юга — из пустынь беспредельной страны потомков Шима[68], с севера — через страну митаннийцев, со стороны заката приплывающих на ладьях, с востока, из пределов Вавилонского царства и царства халдеев.

Абитар с удивлением заметил: все пятеро главных левитов Эшраэля накрашены, как женщины. Их крючковатые носы залеплены косметической глиной и закрашены гримом, глазам, с помощью чёрной и синей краски, придана более удлинённая форма, клейкой смолой и подмалёвкой расширены и увеличены скулы. Общий тон кожи сделан не просто густо-смуглый, а с характерным для египтян красноватым оттенком.

Впрочем, и в самом царстве Кеме людей с такой внешностью осталось мало. Очень давно египтяне, по разным причинам, смешивались в Верхнем царстве с коричневыми мелкокурчавыми жителями страны Куш, с желтоватыми большеглазыми эфиопами. А в нижней части нильской долины со светлокожими ливийцами, и полтора столетия находились под игом вероломных, многочисленных кочевников-гиксосов, которые ворвались из азиатской степи на колесницах, запряжённых косматыми лошадьми. И уж последние столетия всё чаще приплывают, раздувая цветные паруса, корабли дерзких, беспредельно жестоких и отважных «народов моря».

— Пророк Моше не знал языка людей ибрим, — продолжал тот, что был в красной тиаре. — Переводил слова пророка назвавшийся его братом человек, по имени Ахаро, который также был египетский жрец, но наречием хебраев владел. Таким образом они и водили исшедших из земли Гошем. Потом Моше видел на Таборской горе бога, проявившегося перед ним несгорающим кустом в пламени и раскатом грома с ясного неба. Бог дал ему заповеди для народа Эшраэлева, убеждение избранности и повеление расселиться по Земле обетованной. Конечно, за многие столетия жизни среди людей ибрим, левиты перестали походить на уроженцев нильской долины. Однако мы сохранили знание нашего происхождения и сущность данного нам задания.

Левиты покивали головами и посмотрели значительно на соседей, таких же, как они, особо доверенных священников, представлявших здесь, в Галгале, свои общины из разных городов Эшраэля.

— Но оставим предания и события старины. В той или иной степени они вам известны, — говорил дальше главный левит. — Для управления людьми ибрим были поставлены судьи, которые соблюдали порядки, следили за исполнением заповедей, ограждали народ от соблазнов языческих богов и строгим напоминанием, иногда угрозами, а в иную пору жестоким принуждением возвращавшие его к поклонению единому богу, имя которого непроизносимо. Более того, оно законно непроизносимо, хотя и облечено в словесное звучание Й'Аху, Й'Ахве или Ягбе. Это само по себе условно, ибо такое имя не может иметь единый, всемогущий и неизреченный Создатель Мира. А чтобы народу легче было обращать моление Всевышнему, принято издавать с помощью гортани, губ и языка звуки, соответствующие названию древнейшего племенного божка хебраев, бывшего в употреблении, когда они ещё не ведали даже о языческих идолах прочих народов, когда они пребывали во младенчестве и кочевали по равнинам песчаных степей.

Слушатели длинной речи главного левита опять переглянулись, понимая глубинную сложность того, что говорилось ночью в подземном зале главой их тайного братства.

— Больше десяти лет назад люди ибрим стали просить судью Шомуэла, который присвоил себе ризу первосвященника, поставить над ними царя. Шомуэл спросил бога, потому что Скиния и ковчег Завета находились у него в доме. Будем здравомыслящи и не уподобимся легковерному народу, который считал, будто Шомуэл часто обращается к богу и говорит с ним, хотя его молитвы не достигали и крыши. Ведь судья не был левитом и знал о боге поверхностно. Итак, Шомуэлу пришлось от имени Ягбе назначить царя. Как вы знаете, царь Саул и сейчас правит Эшраэлем. Поначалу наше братство поддерживало Саула в его сопротивлении самозваному первосвященнику. Левиты даже спорили с «адирим» — старейшинами и судьями северных колен, не желавшими ходить в подчинении у Саула. Но Саул совершил великое преступление. Он обвинил левитскую общину города Номбы в помощи Добиду из Бет-Лехема. Призвав их к себе в Гибу, неправедный царь убил главу общины почтенного и доброго Ахимелеха. А потом, обуянный злым духом, приказал прикончить ещё восемьдесят пять наших ни в чём невиновных братьев. Бог помог уцелеть только сыну Ахимелеха, юноше Абитару. Ему удалось вырваться из рук убийц и бежать в горы, к Добиду, скрывшемуся от царя-безумца. Сейчас Абитар находится среди нас. — Священник в тиаре торжественным жестом указал на юного левита.

Все тридцать белых фигур медленно повернули головы и обшарили любопытствующими взорами Абитара, стоявшего в последнем ряду со скромным лицом.

А речь находившегося в центре пятёрки продолжалась ещё долго. И закончилась она полной неожиданностью для Абитара, не понимавшего — считать ли это заявление изменой богу Эшраэля или умственным помрачением главных левитов.

— И хотя пророк Моше призывал хебраев поклоняться одному невидимому, всемогущему богу, — говорил человек в тиаре, — сам он и его близкие люди сохраняли все сорок лет скитания по пустыне статую медного змея Нехуштана, олицетворявшего божественную мудрость. Эшраэлиты видели эту статую и кадили перед змеем. Правда, они не приносили Нехуштану жертв всесожжения, не резали на алтаре телиц и баранов. Как могло сочетаться отрицание чужих богов в виде статуй с каждением ароматических смол перед медным змеем — трудно постичь и объяснить. И всё же левиты тайно поклонялись Нехуштану, привезённому нашими родоначальниками из Мицраима. Это тайное поклонение стало делом объединяющим левитов. Мы копили в подвалах, о которых не ведали ни судьи, ни старейшины, а теперь не знает и царь, золото и ценные камни, красное дерево и дерево чёрное из страны Куш. Теперь пришло время. Мастера отлили новую статую Великого змея. Только она теперь не медная, как в древние времена, после сорока лет скитаний, а из золота. Вот четыре брата-левита, посвящённые для поклонения Нехуштану: Пинехас, Тур, Гофди и Пасур. Моё же имя не произносится, ибо такова воля первого священника после Моше и Ахаро — нашего предка Лебе. Братья, снимите покрывало, — сказал священник с непроизносимым именем. — Пусть избранные левитскими общинами увидят нового змея и молятся ему сердцем своим.