litbaza книги онлайнПриключениеВизантия сражается - Майкл Муркок

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 135
Перейти на страницу:

– Я направлялся в Одессу. По делам партии. Меня буквально похитил с железнодорожной станции один из этих бандитов.

– Сохраняйте спокойствие, товарищ, – произнес маленький, преждевременно высохший субъект с мягкими губами и белыми руками. – Я Бродманн. Мы уже наслышаны о таком. Входите. – Он положил руку мне на спину и подтолкнул вперед, в комнату, заставленную жесткими стульями с прямыми спинками. На стене висела карта Южной Украины. Кто-то тихо затворил за нами дверь. Люди, казалось, расслабились. Они были напуганы еще сильнее, чем я. Бродманн сказал: – Мы – политики. Большевики и боротьбисты. Было предложение ликвидировать Григорьева. Сейчас это не обсуждается. Он лучший из возможных командующих. Я, конечно, не стану выступать против товарища Антонова. Он также добился блестящих успехов. Григорьев командует огромной армией. Он сочувствует нашему делу, но не подчиняется дисциплине. У него нет настоящего идеологического образования. Именно поэтому так важно не ссориться с ним, пока мы обучаем его отряды. Когда мы с этим разберемся, все проблемы будут решены.

Он рассуждал не меньше двадцати минут. Всякий, кому интересна подобная бессмыслица, может прочитать один из тех романов, которые получают Сталинские премии с таким же постоянством, с каким работают печатные станки. Я получил всю полезную информацию и потом спросил:

– Есть ли какой-то способ пробраться в Одессу?

– Вы были на последнем поезде, – произнес высокий худой мужчина в кожаном пальто, стоявший у окна. Он наблюдал за колонной грузовиков и артиллерии. – Вам очень не повезло. Французы перекрыли движение.

– Я могу послать телеграмму?

На мрачном лице мужчины появилось нечто похожее на усмешку.

– Григорьев использует телеграф как личное средство связи. Предполагается, что один из наших людей присматривает за ним, но он целиком во власти атамана и не сделает ничего без его прямого приказа. Нам разрешают использовать телеграф только для того, чтобы связаться с Григорьевым или – иногда – с Антоновым.

– А где Антонов?

– Пытается перехватить Григорьева. Ублюдок очень быстро перемещается, потому его так и поддерживают.

Я пришел в ярость. Вот он, социализм в действии: смерть, разруха и медленное удушение в тисках бюрократизма. Все мои отважные подвиги гроша ломаного не стоили. Мне следовало остаться с Ермиловым. Мой лучший план сводился к тому, чтобы сесть на поезд до Киева; по крайней мере, там я буду дома. Госпожа Корнелиус сумеет помочь мне.

– А ходят ли поезда в Киев?

– Вероятно, – сказал худой мужчина. Он сжал сигарету, как голодный ребенок сжимает материнскую грудь. – Нам не дают никакой информации.

– А Гришенко? Его накажут?

– Все зависит от решения Григорьева. Его самоуверенность возрастает, и он нас все больше игнорирует.

Бродманн предложил мне стул, брезгливо помог избавиться от пальто, затем бросил мою одежду в угол комнаты. Я, должно быть, выглядел несколько необычно в запачканном кровью костюме и рваных ботинках. Я сел. В окно я мог разглядеть, как мимо проходит колонна. Это впечатляло.

– Вы направили официальную жалобу? – спросил худой мужчина.

– Если офицер внизу что-то предпринял.

– Он расторопен, в отличие от остальных. Жалоба будет направлена начдиву.

Меня это вполне удовлетворило: по крайней мере, Гришенко ждут серьезные неприятности. Он, конечно, заслуживал гораздо худшего за то, что разлучил меня с семейством, за то, что называл меня мерзкими прозвищами и насильно удерживал в обществе грубых тупиц и циников вроде Ермилова. Мои новые товарищи спросили, чем я занимался в Киеве. Я сказал, что подрывал петлюровскую оборону. Это произвело впечатление. Я рассказал, как Гришенко заставил меня починить сломанный грузовик. Я был опытным инженером, выполнял сложные работы в одесских доках. Я чувствовал, как становлюсь значительной персоной. Пробелы в моих представлениях о партийном этикете остались незамеченными. Я был не просто политическим деятелем; я был активистом, поэтому занял очень высокое положение в их фанатичной иерархии. Я вспоминал об одесских знакомых, о месяцах, проведенных в Петрограде. Я небрежно упоминал об уничтоженных поездах и выведенном из строя оружии. Двое или трое из присутствовавших в комнате сказали, что им знакомо мое имя. Мое похищение воспринималось теперь не как обычное дело, а как серьезное, выходящее из ряда вон событие. Мое красноречие и гнев также помогли произвести нужное впечатление. Полагаю, я мог бы тотчас же собрать свою собственную социалистическую фракцию. За мной последовали бы тысячи.

В те времена легко было стать лидером. Многие русские не могли рассуждать самостоятельно. Они говорили: мы должны держаться вместе, сражаясь против общего врага. Но я не встретил ни одного общего врага, за исключением предрассудков и самомнения. Троцкий не собирался спасать Россию. Он хотел стать богом. Подобно богу, он стоял на крыше своего красного бронепоезда и провозглашал: «Да будет мир!» Троцкий отчаянно желал, чтобы его признали Спасителем, он напоминал ветхозаветного пророка. Потерпев неудачу, он выступил против Сталина. Интересно, как он предстал пред ликом Божьим после того, как Сталин изгнал его и он был убит ледорубом в мексиканском борделе. Представляю эту сцену – Бог стоит на крыше поезда и говорит Троцкому: «Ты прощен». Очень сомневаюсь. Этот ледоруб, вероятно, в аду очень пригодится.

Мои новые друзья провели меня в дальние комнаты постоялого двора. Здесь располагалась маленькая гостиная. Худощавый мужчина удалился. Мы уселись за ненакрытые столы, и нам принесли хорошую, простую, сытную пищу – партийцы в России всегда получают все самое лучшее. Я съел очень мало. Недомогание еще не прошло. Принесли кофе. Я выпил несколько чашек, избавивших меня от боли в животе. Мужчина вернулся. Все обсудили вопрос о том, где меня разместить на постой. Было лишь несколько свободных мест. Многие ночевали в спальных вагонах, стоявших на запасных путях. Я, конечно, не имел ни малейшего желания туда возвращаться и объяснил, почему.

– Я поговорил с нашим другом на телеграфе, – сказал худой мужчина. – У него тысяча сообщений от Григорьева. И все друг другу противоречат, как обычно. Я послал жалобу на офицера, который вас похитил. Ее получили и подтвердили. Офицер будет расстрелян. Я видел приказ.

Хоть мерзавец и заслуживал такой участи, я не хотел, чтобы на моих руках осталась чья-то кровь.

– Его не могли просто понизить в чине? – спросил я. – Или высечь?

– У Григорьева есть только одно наказание. Смерть. Вы великодушны, товарищ. Но нам может не представиться другого случая преподать урок этим погромщикам.

Одним Гришенко меньше – для мира это не так уж плохо, но я не хотел такой жестокой мести. Я не испытываю желания убивать. Я прежде всего ученый. Если бы судьба сдала мне карты получше, я теперь счастливо трудился бы в Национальной физической лаборатории или преподавал бы в Лондонском университете.

Наконец решили, что я поживу в комнате Бродманна. Его сосед должен был переселиться на станцию. Прежде чем удалиться вместе с маленьким революционером, я спросил худощавого:

1 ... 105 106 107 108 109 110 111 112 113 ... 135
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?