Завтра, во время праздника открытия, жителям Рима позволят осмотреть все комнаты и залы Домуса и увидеть все тайны этого внушительного купольного здания.

В библиотеке Селена на минутку задержалась. Ряды свитков и рукописных книг заполнили все стены от пола до потолка. Здесь были рецептуры и волшебные формулы из Египта, медицинские трактаты из далекого Китая, компендиумы о народной медицине британцев и — венец, всего — великолепная энциклопедия Андреаса, пятьдесят томов, которая как раз вовремя была закончена к празднику открытия. Это стоило Андреасу немало усилий, энциклопедия содержала в себе полное собрание знаний римской и греческой медицины — от траволечения до хирургии и анатомии. Через несколько дней после торжественного открытия Андреас отдаст переписывать свою рукопись, чтобы врачи и ученики из других городов могли извлечь из нее пользу.

Селена услышала, что кто-то за ее спиной плачет. Она обернулась. Пиндар качал хнычущего во сне Юлия. После того ужасного случая с Марселлой через несколько дней после рождения ребенка — Юлий вдруг заболел, его крошечное личико посинело — Пиндар не выпускал малыша из виду. На следующее утро Марселлу нашли мертвой в своей ванне с перерезанными венами. В предсмертной записке она просила прощения.

Неужели слухи правдивы? Действительно ли Агриппина была вне себя от ярости, когда Селена родила сына? Неужели она действительно считала, что рождение ребенка в святыне божественного Юлия — хитрая инсценировка? Определенно, это был добрый знак. Жрецы даже подчеркнули, что было нарушено старое табу, и объявили, что рождение ребенка в храме божественного Юлия было добрым знаком.

Она, вероятно, умерла бы там, в ногах у своего деда, если бы не Пиндар.

Чувства, которые она с того дня испытывала к Пиндару, она едва ли могла объяснить. Между ними возникла глубокая связь, которой она не знала названия. Пиндар помог ее ребенку появиться на свет, он утешил ее и помог справиться с болью. За это она испытывала к нему сердечную симпатию, которую обычно испытывают только к близкому другу или родственнику. Но это было не все, в этом было что-то более глубокое, какое-то нутряное чувство общности, но приглушенное и неотчетливое.

Селена тряхнула головой. Так много мыслей роилось сегодня у нее в голове! Она волновалась, как юная невеста, она была так же полна ожидания, как тогда, в день ее шестнадцатилетия. Она чувствовала дух Меры рядом, она ощущала ее удивление и изумление по поводу этого дома, где так много людей смогут лечиться одновременно. Лицо Меры светилось одобрительным восхищением, но в нем читалась и доля скептицизма, будто она хотела сказать: получится ли это?

Только духа Вульфа Селена не могла разглядеть. Означало ли это, что он еще жив? Может быть, это действительно был он — предводитель мятежников в германских лесах? Нашла ли его Ульрика? Соединились ли они наконец, и борются ли они бок о бок?

Селена сжала руками голову и глубоко вздохнула. Завтра начнется новая глава ее жизни. Ее долгие странствия закончились. Завтра…

— Селена!

Она обернулась.

Андреас, задыхаясь, вбежал в библиотеку.

— Паулина! — выпалил он. — Ее арестовали.

Они оставили Пиндара с ребенком на острове, а сами поспешили в тюрьму на Капитолийском холме. Там, наведя кое-какие справки, они, к ужасу, узнали, что Паулину увели в темницу под цирком Максима.

— Великие боги, почему? — спросил Андреас.

Служащий пожал плечами:

— Ее обвиняют в измене.

— В измене?

— Но почему ее отвели в цирк Максима? — спросила Селена.

Мужчина перебрал стопку восковых табличек, на которых были зафиксированы приговоры.

— Ее приговорили к смерти вместе с евреями.

В Риме существовала еврейская секта, члены которой называли себя назарянами и отказывались почитать императора как бога. Первых государственных изменников уже растерзали на арене дикие собаки и медведи — в назидание их единомышленникам. На следующий день должен был состояться спектакль, все знали, что его особенно любит Клавдий, — предателей привяжут на арене к крестам, обольют смолой и сожгут заживо.

— Но ведь Паулину Валерию не судили, — возразил Андреас.

Стражник лишь бросил на них презрительный взгляд.

— Но почему ее собираются казнить? — спросила Селена, у которой побледнели губы. — Паулина не имеет ничего общего с этой сектой. Клавдий знает об этом.

— Приказ исходит не от императора, — возразил стражник. — Ее арестовали по указанию императрицы.

— Андреас, я ничего не понимаю, — сказала Селена, когда они оказались на людной улице. — Как может Агриппина предъявлять Паулине подобные обвинения, она же знает, что это неправда.

Андреас, сощурившись, взглянул на заходящее солнце.

— Иди к Паулине. Скажи ей, что мы позаботимся о том, чтобы ее немедленно отпустили.

— А куда пойдешь ты?

— К Клавдию. Я подозреваю, что он и понятия не имеет обо всей этой истории. Он даст приказ об освобождении.

Селена поспешила к цирку. Там ей пришлось выдержать препирательства с несколькими стражниками, прежде чем ей разрешили пройти к Паулине.

Ее подруга сидела одна в своей темнице. Она подошла к зарешеченному окошку в тяжелой двери, заметив Селену.

— Паулина, — сказала Селена, схватившись за прутья решетки, — мы только что узнали. Андреас пошел к императору.

Лицо Паулины было бледным, но даже в этом отчаянном положении она не потеряла своего достоинства и манер, которые подобали аристократке-римлянке. Она казалась спокойной и сдержанной по сравнению с орущими и ругающимися заключенными.

— Все произошло так быстро, — сказала она, и ее голос задрожал. — Вдруг пришли преторианцы, показали мне приказ об аресте и увели. Я только и успела, что попросить раба сообщить вам.

Селена посмотрела Паулине в глаза цвета топаза и увидела в них слезы.

— Но почему тебя арестовали? — спросила она. — В чем тебя обвиняют?

— Этого я не знаю. Меня привели к императрице, и она предъявила мне свитки, заявления людей, утверждавших, что я совершила измену, как она выразилась.

— Подделки!

Паулина сжала губы.

— Агриппина несомненно подкупом или угрозами принудили моих друзей под присягой лжесвидетельствовать против меня. За мной даже не признали права на судебный процесс. Я должна… завтра умереть. На арене.

Селена, не веря своим ушам, смотрела на подругу. Ей казалось, что это дурной сон. Вот-вот она проснется и увидит ясный яркий солнечный свет. И эти звуки, которые она слышала со всех сторон — всхлипы, отчаянные мольбы за дверьми других камер, — тоже нашли место в этом кошмаре.

— Но она сказала тебе почему, Паулина? Она же должна была чего-то от тебя хотеть, если уж она послала за тобой. Что она сказала?