Генри Киссинджер внимательно выслушал Генсека и стал довольно пространно объяснять, что политика США в отношении КНР никоим образом не направлена против интересов СССР, отношениям с которым США придают приоритетное значение. Что же касается упомянутого заявления президента Никсона в Шанхае, то, мол, сделано оно было на банкете, без подготовленного текста, экспромтом, да еще после хорошей дозы китайской рисовой водки маотай.

Брежнев, казалось, был удовлетворен ответом Киссинджера, и дальнейшая беседа уже не носила политического характера».

И все же, несмотря на удовлетворение Л.И. Брежнева ответом Киссинджера по поводу американской политики в отношении Китая, опасения у Москвы остались. К сожалению, эти опасения были не беспочвенны.

В 1975 г. Г. Киссинджер, уже будучи госсекретарем США, откровенно высказался о целях американо-китайского сближения: «Соединенные Штаты и Китайская Народная Республика вновь сблизились после двух десятилетий по прагматическим соображениям. Обеими нашими странами руководил взаимный интерес, без иллюзий, в стремлении открыть новое начало… Мы и Китайская Народная Республика заинтересованы в том, чтобы мир был свободен от доминирования посредством военной силы и угроз, того, что наше совместное коммюнике охарактеризовало в качестве «гегемонии». Мы заявили, что наши страны не будут стремиться к гегемонии и каждая из них будет противостоять попыткам других добиваться гегемонии…»

С этого времени борьба против «гегемонизма», под которой в Пекине однозначно понимали Советский Союз, стала превалирующей тенденцией внешней политики Китая. В Пекине была провозглашена концепция «трех миров», в соответствии с которой внешнеполитическая стратегия КНР нацеливались на противоборство двум «сверхдержавам» «первого мира» – США и СССР при сохранении строгой дифференциации в отношении них. В официальных китайских источниках отмечалось: «Советский социал-империализм является империалистической державой, следующей по пятам США и являющейся потому более агрессивной и авантюристической… Из двух сверхдержав СССР – самый свирепый, наиболее безрассудный, наиболее предательский и наиболее опасный источник мировой войны».

Итак, на рубеже 60–70-х гг. Советский Союз оказался перед лицом серьезной опасности, возникшей в связи с установлением и развитием американо-китайских отношений. И без того крайне натянутые, а то и откровенно враждебные советско-китайские отношения с начала 70-х гг., когда в большую советско-китайскую «игру» вступили США, стали еще более сложными.

Обстановка, создавшаяся тогда в международных отношениях, была уникальна для Вашингтона. Кризис в советско-китайских взаимоотношениях позволил ему занять место «мудрой обезьяны», наблюдающей с высокой горы за схваткой двух «тигров». Сам Киссинджер, касаясь политики США в отношении Москвы и Пекина, в своем докладе президенту Никсону по итогам визита в КНР в феврале 1973 г., перефразируя известную американскую пословицу, отмечал: «…Нам нужно иметь наш „маотай“ и пить нашу водку». Суть такой политики заключалась во взвешенном подходе по отношению к двум другим сторонам «треугольника». Киссинджер, как главный архитектор внешней политики США, с самого начала считал, что «геополитическим интересам Соединенных Штатов отвечает обеспечение независимости и территориальной целостности Китая перед лицом советской угрозы. Однако в то же время Америка не хотела быть вовлеченной в грубую конфронтационную политику, к которой призывал Пекин».

В нужный момент Вашингтон делал реверанс в ту или иную сторону, разжигая недоверие и враждебность между Москвой и Пекином. Так, в частности, директор ЦРУ США Р. Хелмс еще до нормализации отношений с Китаем неоднократно организовывал «утечки» сведений о «предстоящем нападении» СССР на КНР. Вашингтон немедленно доводил до сведения китайцев предложения, которые Л.И. Брежнев якобы делал президентам Р. Никсону, а затем Дж. Форду относительно создания «формального союза против Китая».

Такое крайне выгодное для США положение сохранялось практически до конца 80-х гг., до развала Советского Союза. «Китайская карта» в конечном счете помогла Вашингтону выиграть «холодную войну» и устранить главную угрозу своим интересам, политике и ценностям со стороны некогда мощной сверхдержавы – СССР.

Политика глобального противоборства СССР и США в конце концов «докатилась» и до африканского континента. Здесь, как и в других регионах мира, развернулась борьба за сердца и умы людей, а через них – за влияние на нации и государства. Избегая прямого столкновения, сверхдержавы сделали ставку на увеличение числа лояльных стран-сателлитов, проводников нужной политики в субрегионах.

До середины 50-х гг. Советский Союз был в состоянии оказывать преимущественно политическую, идеологическую и частично экономическую помощь африканским государствам – потенциальным союзникам. Таких – где были образованы коммунистические партии – вначале было немного: Египет, Алжир, Тунис…

С момента развертывания национально-освободительной борьбы на африканском континенте – с середины 50-х гг. – Советский Союз начал осуществлять здесь посильную военную помощь. Около трети африканских стран (из 47) пришлось завоевывать свою политическую независимость вооруженным путем.

«Революции «надо помогать», – в свое время говорил В.И. Ленин. – Ей надо уметь помогать». И в Москве не стали жалеть средств на поддержку дружественных политических режимов. Советский Союз внес немалый вклад в благоприятный исход войны Алжира с французскими колонизаторами (1954–1962 гг.), отражении Египтом англо-франко-израильской интервенции (1956 г.), борьбу народов Анголы, Гвинеи-Бисау, Мозамбика, островов Зеленого Мыса против португальских колонизаторов (1961–1974 гг.).

После завоевания власти новое руководство африканских государств в первую очередь должно было позаботиться о сильной армии для удержания этой власти. Выбор для ее форсированного формирования и оснащения был ограничен и сводился к простой формуле: Советский Союз или США. Определившись с покровителем, африканские союзники, пользуясь поддержкой сверхдержав, нередко пытались решить в свою пользу накопившиеся проблемы в межгосударственных отношениях. В том числе вооруженным путем. Тогда в орбиту кризиса неизбежно втягивались государства-тяжеловесы.

Проблем в межгосударственных отношениях новообразованных африканских государств было более чем достаточно. В огромной степени это обусловливалось непростым колониальным наследством, доставшимся африканским странам. Территориальные, пограничные, этнические, религиозные и иные противоречия, нередко наслаивающиеся друг на друга, создавали и поныне создают постоянно действующие источники для возникновения межгосударственных конфликтов между африканскими странами. В целом это создавало в Африке постоянно тлеющий конфликтный фон.

Втягиваясь в африканскую политику, Москва, несомненно, преследовала и собственные национальные интересы (как они понимались в то время в Кремле). Хотя африканские государства не соприкасались непосредственно с территорией Советского Союза, но созданная западными государствами в Африке военно-силовая инфраструктура – военно-воздушные и военно-морские базы, радиолокационные станции, пункты связи, метеорологические станции и станции слежения за искусственными спутниками – представляла потенциальную угрозу для СССР. Сведенные в единый оперативно-стратегический узел, эти военные объекты Запада (военное присутствие осуществлялось в тот период в более чем в двух десятках африканских странах) призваны были обеспечить ему необходимый маневр силами и средствами в случае крупномасштабного конфликта с Москвой. К примеру, Северная Африка представляла собой удобный район для сосредоточения стратегических сил, предназначенных для нанесения ударов по СССР и его союзникам. Особенно отличалась этим Марокко, на территории которой была создана сеть американских военно-воздушных баз стратегической авиации. В целом Северная Африка была объявлена США «третьей стратегической зоной американских интересов» после Западной Европы и Дальнего Востока.