агентом Интерпола из России, сказала, что он был ее персональным тренером в Парижском спортивном клубе.

Когда Мари выписали из госпиталя г. Ментон, ей надо было посетить один из офисов Интерпола во Франции, куда она и прибыла в сопровождении пятерых сотрудников и Мартина, который решил подождать ее на улице, около здания.

Девушка дала пояснения по некоторым вопросам, подписала ряд документов, в том числе о неразглашении хода и результатов спецоперации. И когда она собиралась уходить в сопровождении Пирра, Норвуд Браун сказал, что с ней хочет пообщаться почти что «родственник», на что Мари удивленно посмотрена на него, а в кабинет вошел Николас Томпсон.

Он улыбался и с вытянутой вперед рукой устремился к Мари, стал ее приветствовать.

— Я вас так и не успел поблагодарить, Мари, за спасение своей жизни. Если бы не вы, я бы сейчас был на том свете. Спасибо от всего сердца, которое вы спасли. И извините, раньше вел себя не совсем правильно.

— Берегите себя, офицер и не осрамите теперь уже нашу с вами кровь, — и она засмеялась своим звонким смехом.

— Даю слово офицера, Мари.

Пирр удивленно на все смотрел и не понимал, о чем речь.

Когда его представили офицеру Николасу Томпсону, последний позволил себе сострить насчет русских спецслужб, на что Мари с улыбкой сказала: «От подобных острот следует с этой минуты отказаться человеку, в венах которого течет русская кровь».

На ее слова Томпсон отметил, что так не шутят.

Но девушка, прищурившись, сказала, что по происхождению русская, и ему стоит пересмотреть свои взгляды, а то русские могу обидеться.

Надо было видеть лицо Николаса Томпсона! Таким потерянным и обескураженным он никогда еще не был. А все присутствующие от души посмеялись над ситуацией и его реакцией.

Норвуд Браун похлопал по плечу Николаса: «Это правда. Теперь ты тоже русский. А раз так, то ты — брат Пирра, то есть офицера полиции из России Петра Романова. Поздравляю. Все русские — братья».

Теперь уже Николас смеялся и, протянув руку Петру, сказал: «Привет, брат».

Мари спустилась в холл и через большое витражное стекло увидела стоящего на улице, в пол оборота к зданию Мартина, который, задумавшись, смотрел куда-то вдаль.

Девушка вышла и с достаточно большого расстояния окликнула мужчину, который повернулся к ней и увидел бегущую ему навстречу Мари.

Он раскрыл свои объятия, подхватил ее на руки и прижал к себе. Этим двоим было все равно, что они находятся на территории Интерпола, что их видят служащие, которые ничего не могли понять. И только Петр Романов и Норвуд Браун стояли чуть сзади и все понимали. И от этой картины стало на душе и радостно и грустно одновременно.

Мари обхватила Мартина правой рукой, за шею и сказала: «Мартин, я так рада, что ты меня ждал, что ты здесь со мной. Я все время чувствовала твое присутствие рядом, и очень скучала».

— Марусик, — поглаживая ее одной рукой по голове, сказал Мартин, — я готов тебя ждать всю жизнь и буду следовать за тобой по любому вектору. Я люблю тебя, мой Ангелочек! Давай вернемся домой. Тебя заждался Тихий океан. А еще я съел все твои пельмени», — он поцеловал Мари в щеку, поставил ее на ноги, взял за руку, и они пошли к проходной.

«От этих двоих какое-то невероятное тепло исходит», — констатировала одна из служащих, проходя мимо Петра и Норвуда. И с ней нельзя было не согласиться.

В здании аэровокзала, перед большим панорамным окном с видом на взлетно-посадочную полосу стояла Мари. Она смотрела на самолеты и думала о том, что ее жизнь теперь не будет прежней, ею поставлена точка в трагедии их общей судьбы с Джимом, и теперь это должно стать прошлым, которое она будет помнить и ценить до последних дней. А каким будет ее будущее?

Пока она погрузилась в себя, к ней со спины подошел Мартин. Она увидела его отражение в стекле и всем корпусом облокотилась на его грудь, потом задрала голову вверх и с улыбкой посмотрела в лицо наклонившемуся Мартину.

Его взгляд был нежным, немного встревоженным. Он робко обнял Мари двумя руками, а она их сильнее прижала к себе. Тогда он положил подбородок ей на голову и произнес: «Думаешь, каким будет будущее?»

Она поглаживала его руки своей маленькой ладошкой: «Как же ты меня хорошо знаешь, Мартин. Наверное, даже лучше меня самой… Раньше я жила с целью отомстить, а сейчас надо жить иначе. Получится ли у меня? Думаешь, я имею право на еще один шанс на счастье?»

— У тебя есть я, если ты не возражаешь, — и он внимательно посмотрел в их отражение.

«Я же вернулась к тебе, Мартин. Как я могу возражать», — ответила она, глядя в глаза Мартину в его отражении в стекле.

— Спасибо, что приняла мою любовь. Я люблю тебя и так счастлив, что ты жива и со мной, что могу тебя обнимать, дышать с тобой одним воздухом и смотреть в одном направлении.

— Только никому меня не отдавай, ладно?

Мартин еще крепче сжал объятия: «Никогда, никому! Клянусь!»

В зале, где сейчас так романтично стояли и разговаривали Мари и Мартин, все это время был Доминик Моро, которому служба безопасности доложила, что девушка сегодня возвращается в Америку.

Он смотрел на Мартина и понимал, что именно о нем говорила Мари как о человеке, который любит ее больше 10 лет.

Доминик был в больнице, когда девушка была без сознания, видел, как это переживал мужчина, который сейчас ее так нежно обнимал, как он не отходил от нее, сколько заботы и надежды было в его действиях, взгляде. Моро даже видел момент пробуждения Мари и слышал, как она говорила о Джиме.

Он искренне желал им счастья, хотя, если быть честным, немного завидовал. Для себя решил, что Мари Росси навсегда останется его единственной любовью, о существовании которой до встречи с этой девушкой он даже не подразумевал.

Когда объявили посадку на рейс до Лос-Анджелеса Мартин взял за руку свою Мари, и они направились к терминалу. Так, взявшись за руки, они и вошли в салон самолета.

Полет длился более 10 часов, половину этого времени Мари проспала практически на груди Мартина и впервые ей ничего не снилось. В какой-то момент Мартин тоже уснул, обнимая свое сокровище.

На полпути бортпроводница разбудила мужчину, напомнив, что они пропусти уже один прием пищи и им стоит поесть.

Мужчина смотрел на спящую Мари, которая во сне улыбалась, и не верил своему