Он и дает точный ответ на вопрос, почему сам Азеф тем более не мог и не хотел выдавать Гершуни полиции.

Не известны подробности того, чем же занимался Азеф в первый месяц пребывания за границей, но основной сюжет чрезвычайно интересен.

Арест Григорьева в феврале 1903 года досконально раскрыл руководству Департамента полиции всю структуру БО. Кроме роли Гершуни выяснилась и важнейшая роль, которую играл заграничный представитель Боевой Организации М.Р.Гоц. В марте 1903 года по требованию российского правительства Гоц был арестован в Италии.

На страницаах итальянской прессы развернулась борьба по вопросу о выдаче Гоца России. Этот сюжет завладел всем итальянским общественным мнением. Политическая кампания завершилась полным фиаско царской дипломатии: в июне Гоца выпустили на свободу. К несчастью для него, этот инцидент серьезно подорвал его и без того не блестящее здоровье.

Легко понять, кто был закулисным дирижером этой кампании.

В 1903 году это, конечно, скрывалось из конспиративных соображений, зато красноречивое умолчание о важнейшем эпизоде в позднейших мемуарах В.М.Чернова, как и в других аналогичных случаях, однозначно указывает на решающую роль Азефа.

Теперь становится более понятной и по-человечески оправданной неуязвимость Азефа в отношении неоднократных попыток его разоблачения революционерами в 1903-1906 годы – Гоц не мог не стоять горой за своего спасителя.

Разумеется, в данном случае Азеф действовал не по воле петербургского начальства. Ратаев свидетельствует и о крайней подавленности Азефа, и о чрезвычайной его раздраженности на начальство. Департамент он обвинял в аресте Ремянниковой, а непосредственно Плеве – в Кишиневском погроме.

Но, как мы помним, после этого ареста (в феврале) и погрома (в апреле) прошло уже немало времени; Азеф мог бы эмоционально и поуспокоиться, тем более что особой нервозностью он не отличался. Но сейчас были весомые причины нервничать: Гершуни был арестован и вел себя на допросах пока неизвестно как, а отношения с Зубатовым и Лопухиным еще до того предельно натянулись.

И вовсе не благородные мотивы двигали Азефом, спасавшим Гоца от выдачи России: Азеф не мог допустить попадания к русским властям еще одного человека, полностью посвященного в самые интимные стороны его, Азефа, антиправительственной деятельности!

Мало того, явиться на глаза Ратаеву Азеф рискнул только тогда, когда убедился, что опасность попасть Гоцу в руки полиции в ближайшие времена ликвидирована. Гершуни, таким образом, оставался единственным свидетелем, способным уличить его перед Зубатовым, Лопухиным и прочими начальниками – а это уже давало шансы оспаривать его возможные обвинения.

Но, как выяснилось позже, от неприятных объяснений по крайней мере с Зубатовым Азеф был освобожден.

Уфимское убийство и арест Гершуни подвели черту и под деятельностью БО, и под остатками доброго отношения Плеве к Зубатову. Карьера последнего должна была в ближайшее время катастрофически обрушиться.

В самом конце мая 1903 года Плеве произвел прямой удар непосредственно по деятельности Зубатова: выпустил циркуляр, запрещающий сионистские организации. При этом Плеве недвусмысленно объяснил, что относит к таковым и Независимую еврейскую рабочую партию.

Подчиняясь решению министра, 3-6 июня 1903 года партия самораспустилась. М.В.Вильбушевич эмигрировала в 1904 году сначала в США, затем – в Палестину и была там в числе лидеров сионистского движения; умерла в Тель-Авиве в 1961 году.

12 июня 1903 года последовал указ о конфискации всего движимого и недвижимого имущества армянской церкви – Плеве бил по всем проявлениям национальной самостоятельности. В ответ по всей Армении летом проходили массовые демонстрации протеста, а в октябре 1903 года было неудачное покушение на инициатора этой акции – наместника на Кавказе князя Г.С.Голицына, после чего тот был удален с Кавказа. На два года вся Армения осталась без начальных школ, т.к. все они были церковными; только в августе 1905 года изуверский указ был отменен.

В июне же в военных действиях между Плеве и Зубатовым наступила пауза: министр выехал в сопровождении начальника переселенческого управления А.В.Кривошеина в Сибирь – выяснять вопросы организации крестьянских переселений; отдадим должное его политике в этом вопросе – это был разумный отклик на возникшую проблему вопиющего аграрного перенаселения. Увы, уже через полгода переселенческий поток приостановился более чем на два года: все железнодорожные пути в Сибирь были заняты военными перевозками – началась война с Японией.

К концу июня на юге вспыхнули забастовки, охватившие целый ряд городов: Баку, Одессу, Тифлис, Батум, Николаев, Киев, Керчь и др. В Одессе забастовка выросла во всеобщую: город остался без электричества, воды, хлеба. Забастовку начал зубатовский профсоюз, созданный еще за год до этого. Лидером зубатовцев в Одессе был Г.И.Шаевич – один из ярчайших деятелей Независимой еврейской рабочей партии; заезжала в Одессу и Вильбушевич.

Администрация в Одессе занимала крайне нерешительную и непоследовательную позицию – справедливые, как почти всегда поначалу, требования рабочих не были удовлетворены. Никто, включая Шаевича, не смог предвидеть роста настроения масс, подогреваемых вестями о забастовках в других городах и революционной агитацией.

Еще до наступления пика этих событий Зубатов понял, что ситуация ускользает из его рук, и вот тут бросился за поддержкой к Витте.

В мемуарах Витте, представившего эту встречу как первое знакомство с Зубатовым, рассказано, что Зубатов предупреждал о революции, на грани которой стоит Россия, и о том, что борьба с ней чисто полицейскими мерами, на которые надеется Плеве, обречена на неудачу. Самому Плеве, которого Зубатов неоднократно спасал, грозит смерть.

Витте отказал Зубатову в поддержке и посоветовал выяснять все его претензии непосредственно с Плеве.

От Витте Зубатов отправился к князю В.П.Мещерскому, где повторил свои предупреждения и просьбы и упомянул о неудачном посещении Витте. Мещерский же, как якобы стало известно Витте позже, пошел со всем этим к Плеве и выдал ему Зубатова, за что последний вскоре и был изгнан.

Версия эта вошла в большинство жизнеописаний Зубатова. При правдоподобности деталей она имеет вполне определенные черты придуманной конструкции.

Прежде всего, она не содержит никакого криминала, который оправдывал бы гнев Плеве на Зубатова. Витте был не в курсе того, что его прежние контакты с Зубатовым, начавшиеся еще в феврале, не были секретом ни для Плеве, ни для Лопухина и Медникова – ближайших соратников Зубатова; все они были уверены Зубатовым, что тот хочет примирить Витте с Плеве[580]; следовательно, сообщение о новом таком контакте взрывной силой обладать не могло. Содержание же беседы в том виде, как изложил Витте, также ничего особо нового для Плеве не имело: Зубатов сам заявил Витте, что все это он многократно докладывал Плеве. Так оно и должно было быть, поскольку Зубатов много сил тратил раньше на то, чтобы иметь Плеве на своей стороне.