но это не мешало восхищаться тем, как он командовал своими людьми, как учил их и воспитывал. Из города в партизанские отряды приходили безусые юнцы, и командир буквально за несколько месяцев превращал их в настоящих бойцов, не чувствительных ни к боли, ни к усталости, суровых, смелых, знающих свое дело; при этом он каким-то чудом умудрялся оставить в целости и неприкосновенности те юношеские идеалы, под воздействием которых молодые ребята, студенты меняли комфортную городскую жизнь на полное опасностей существование в горной сельве. Нечего было рассчитывать, что в почти пустой аптечке отряда найдется сыворотка против укуса скорпиона; оставалось лишь ждать и надеяться, что организм сумеет сам преодолеть воздействие яда. Команданте метался в бреду, а Рольф все это время находился рядом, то укрывая его одеялом, то вытирая пот и поднося воду, когда озноб сменялся внезапно накатывавшейся волной жара. Через два дня температура у команданте спала и он смог улыбнуться – хотя бы одними глазами; вот тогда оба они и осознали, что, несмотря ни на что, их можно считать друзьями.

Рольфу Карле было недостаточно той информации о вооруженной борьбе, которую он мог получить у герильясов; он хотел знать и то, какой эта война видится с другой стороны. Прощание с команданте Рохелио было немногословным: оба прекрасно понимали друг друга, оба знали правила этой жестокой игры, а от лишних красивых слов обоим было бы только тяжелее. Не рассказывая никому о том, что он видел и пережил в горах, Рольф Карле не без труда получил у высшего армейского руководства разрешение работать и даже снимать в оперативных штабах, готовивших и проводивших операции против партизан. Он выходил на боевые операции вместе с солдатами, говорил с офицерами, взял интервью у президента и даже добился того, что ему разрешили снять часть тренировок и занятий военных. В итоге у него скопились тысячи метров пленки, сотни фотографий, бессчетное число аудиозаписей, – в общем, у него было больше информации по этой теме, чем у кого бы то ни было в стране.

– Ну что, Рольф, как тебе кажется, есть у герильясов шансы победить?

– Если честно, то нет, сеньор Аравена.

– На Кубе они победили. Как видишь, у нас есть пример того, что партизаны могут победить регулярную армию.

– С того времени прошло много лет, и теперь гринго не допустят, чтобы где-нибудь еще на нашем континенте произошла революция. И потом, на Кубе другие условия, там повстанцы сражались против диктатуры и пользовались поддержкой народа. А у нас сейчас демократия, конечно, она вовсе не совершенна, но народ гордится тем, что добился ее. Бо́льшая часть населения не симпатизирует герилье; за редкими исключениями отряды партизан состоят целиком из бывших студентов университетов.

– И что ты о них думаешь?

– Они идеалисты и храбрецы.

– Покажи мне все, что тебе удалось отснять, Рольф, – попросил Аравена.

– Я собираюсь смонтировать фильм, предварительно вырезав оттуда все, что пока не считаю себя вправе обнародовать. Вы же сами как-то сказали, что наше дело – запечатлевать происходящие события, но мы не должны пытаться изменить историю.

– Знаешь, Рольф, я все никак не могу привыкнуть к твоему непомерному самомнению. Ну скажи на милость, неужели ты думаешь, что твой фильм действительно может изменить судьбу страны или хоть как-то на нее повлиять?

– Да.

– Эти пленки должны остаться у меня в архиве.

– Я не могу допустить, чтобы они при каких бы то ни было обстоятельствах попали в руки правительственной армии, это будет равносильно смертному приговору для тех, кто сражается в горах. Я не хочу, не имею права и не собираюсь их предавать.

Директор Национального телевидения молча докурил сигару до самого кончика, внимательно разглядывая сквозь дымовую завесу своего ученика. На его лице при этом не было ни намека на сарказм или покровительственную усмешку; он вспоминал те годы, когда сам если не боролся в открытую с диктатурой Генерала, то по крайней мере всегда противостоял ей в своем творчестве.

– Я прекрасно понимаю, Рольф, что давать советы – дело неблагодарное, особенно такому гордому и самоуверенному парню, как ты, – сказал он в конце концов. – И все же прошу: на этот раз прислушайся к моим словам, спрячь свои пленки как можно лучше. В правительстве знают, что они существуют и на них запечатлено то, что представляет собой ценнейший разведывательный материал. Сам понимаешь, сначала у тебя попросят эти пленки, затем потребуют, а потом перейдут к угрозам или попытаются отобрать их силой. Поверь, эти люди знают свое дело и так просто ты от них не отвяжешься. В общем, поступай как знаешь, монтируй, озвучивай, но помни: работать над таким фильмом и распоряжаться такими материалами – это все равно что сидеть на пороховой бочке. Как знать, может быть, в конце концов у нас будет возможность сделать другой фильм, намного больше, чем тот, который ты смонтируешь сейчас; может быть, настанет время, когда мы сможем показать людям весь отснятый тобой материал, не опасаясь, что это кому-то повредит; боюсь только, к тому времени ты уже не сможешь рассчитывать на то, что твой фильм изменит ход истории.

После этого разговора в ближайшие же выходные Рольф Карле приехал в колонию с объемистым чемоданом, запертым на замок; чемодан он вручил дяде с тетей, посоветовав никому о нем не говорить до тех пор, пока он сам не придет и не заберет свои вещи. Бургель завернула чемодан в большой кусок полиэтилена, и Руперт засунул между штабелями досок; сделано все это было молча, без лишних расспросов и комментариев.

В семь утра над фабрикой раздавался вой сирены, распахивались ворота, и мы – двести работавших там женщин – входили во двор; на входе нас внимательно осматривали, а при малейшем подозрении и обыскивали с ног до головы надзирательницы. Администрация наняла их, чтобы избежать каких-либо провокаций или саботажа с нашей стороны. На фабрике производились военное снаряжение и амуниция, начиная с солдатских ботинок и кончая парадными погонами для генералов; вся продукция тщательно описывалась, взвешивалась и пересчитывалась, чтобы ни одна пуговица, ни одна застежка, ни один лоскут ткани, ни единая нитка не попали в руки преступников, как называл повстанцев надзиравший за производством капитан, потому что эти мерзавцы способны на все, даже на то, чтобы переодеться в нашу форму и смешаться с солдатами, и все ради того, чтобы ввергнуть нашу страну в ад коммунизма, чтоб им провалиться, этим бандитам. В огромных цехах не было окон, и помещения освещали лампы дневного света; воздух сюда нагнетался под давлением