пожертвовать пятью камушками ради своего будущего величия? — тихо спросил он.

— Я не вижу в этом смысла, — строптиво отвечала я. — Надо показать этот талисман другим магам, и пусть они откроют нам, на что он еще способен!

— О Бади-аль-Джемаль… — голос старого хитреца стал зловещим. — Если ты не скажешь нам, где талисман, то сегодня же посланец с половинкой запястья найдет Зумруд и заманит ее в ловушку, и она погибнет! А если ты отдашь нам талисман, она останется жива и лишь утратит ребенка. И перед престолом Аллаха вы будете стоять вместе, и она станет взывать о справедливости, и Аллах будет судить вас, о Бади-аль-Джемаль! Ибо ты, и никто другой, станешь причиной ее гибели!

— О шелудивый пес! — снова воскликнула я в величайшем гневе. — Подумал ли ты, кому угрожаешь, о презренный? В день моей свадьбы, когда я выйду замуж за сына моего дяди, он войдет ко мне, и обнимет меня, и захочет сокрушить мою девственность, но я не буду принадлежать ему раньше, чем он даст клятву казнить тебя! Ты угрожаешь мне, о нечестивый, о сын греха, о гиена? Благодари Аллаха, что со мной нет сабли моего брата!

— Это не угроза, а предупреждение, о царевна! — но в голосе аш-Шаббана не было смущения. Он был уверен в своей победе.

— А знаешь ли ты, о аш-Шаббан, во сколько мне обошелся этот талисман? — пытаясь сделать свой голос таким же зловещим, как и у него, спросила я.

— Я знаю его изначальную цену, о царевна, и я готов был заплатить ее, лишь бы завладеть талисманом и уничтожить его.

Я поняла, что торг, наподобие того, что затеял Ильдерим с аль-Мавасифом, тут не получится.

— И ты готов возместить мне все затраты?

— Разумеется, о царевна. Прикажешь ли принести сундуки с сокровищами и редкостями? Или кошельки с деньгами?

— И то и другое — сказала я, еще не зная, как же теперь выпутываться и выкручиваться. Ведь если он каким-то обманом вынудит меня сказать ему установленные законом слова: «Я продала тебе талисман» в присутствии свидетелей, то напрасны все мои странствия, и не сдержаны клятвы, и нет мне прощения и пощады.

Невольники внесли сундуки и раскрыли их.

— И если я продам тебе талисман, то могу взять плату за него, и выйти из твоего дома вместе с твоими невольниками, и пойти в хан, где я живу, за талисманом? — спросила я. — Ведь я спрятала его, и никто не найдет его, кроме меня.

— Разумеется, о царевна! — отвечал аш-Шаббан. — Взгляни, вот тут изделия индийцев, а тут изделия франков. А в этом горшке — драгоценная благовонная смола, такой ты еще не видела. У нас на острове такой нет. Смотри, как ее много! А вот золотые пояса, и худший из них может стать праздничным для дочери повелителя правоверных в день ее свадьбы. Во что ты ценишь эти пять кусков грубого камня? А вот венец, который пригодится тебе в день твоей собственной свадьбы.

Насчет собственной я сильно сомневалась. Ничто не мешало аш-Шаббану, получив талисман, расправиться с невестой несуществующего царевича. Однако опасная игра со старым хитрецом продолжалась.

— Что за обноски предлагаешь ты мне, о аш-Шаббан? — брезгливо спросила я. — Это пояса для невольниц мясников и пекарей! А в таком венце пусть выходят замуж дочери носильщиков и рыбаков с берегов Тигра! Разве нет у тебя сокровищ, достойных царских дочерей, что ты предлагаешь нам побрякушки?

— Я могу приказать невольникам, и они принесут другие вещи, а эти унесут, — предложил аш-Шаббан.

— Нет, о собака! — им я ухватилась за крышку сундука. — Пусть мне покажут все, что у тебя есть, и тогда посмотрим!

Я вознамерилась затеять торг вроде того, которым Ильдерим совсем заморочил и сбил с толку аль-Мавасифа. Возможно, мне это и удалось бы. Я так скучала без Ильдерима, что вспоминала все его слова, движения и, конечно, стихи. За время долгого плавания я столько раз думала о том торге, что могла бы, кажется, и сама справиться с любым старым скупердяем.

Но Аллаху, видно, надоело сегодняшнее вранье аш-Шаббана, и чаша его терпения переполнилась.

Четверо невольников побежали за другими сундуками, оставив дверь раскрытой нараспашку. Я схватила большой горшок с ароматической смолой и без лишних слов надела его на голову аш-Шаббану. Смола залепила ему уши, нос и рот. Я не стала долго слушать его хрип и, предоставив ему наслаждаться благовонием, стремительно выбежала из помещения.

Как я проскочила мимо стражи у ворот — объяснить не берусь. Они не ожидали моего появления и позволили мне выбежать на улицу и скрыться за углом.

Благословляя Аллаха, пославшего мне этот горшок, я замешалась в толпу женщин на перекрестке у колодца.

На груди у меня все еще был спрятан кошелек, полученный от посредника. Я потянула за изар одну из женщин, по походке — молодую и изящную.

— Не хочешь ли ты уступить мне за золотой динар свой изар и кувшин, о сестрица? — спросила я. — А ты получишь мой изар, чтобы пристойно дойти до дома!

— Золотой динар? — удивилась она. — Ради Аллаха, откуда такая щедрость?

— Я вышла из дома моего мужа, — сказала я, и пошла по своим делам, но его невольник, желтый раб, идет за мной следом, и я непременно должна обмануть его и устроить над ним хитрость! Ради блага своих детей, помоги мне, сестрица, а Аллах поможет тебе!

Мы забежали за угол и быстро обменялись изарами. Я поставила на плечо пустой кувшин и чинно пошла навстречу погоне.

Она проскочила мимо меня, тогда я ускорила шаг и резко свернула в ближайший переулок. А там не то пошла, не то побежала, поскольку не могла знать, что произойдет у фонтана.

То, что сказал мне аш-Шаббан, было скверно и отвратительно. Жизнь Зумруд внезапно оказалась в страшной опасности, и виной тому была я. Но, если посмотреть на это дело с другой стороны, не могла же я везти сюда из своего царства более или менее надежную старуху! Искать ее следовало здесь, и в этих поисках мне с равной вероятностью могло и повезти, и не повезти. Аллах решил, что должно не повезти. Такова его воля, и следует не размышлять о собирании воды в разбитый кувшин, как сказал аш-Шаббан, а придумывать что-то новое.

И я поспешила на рынок.

Я могла еще найти Ибн аль-Кирнаса, о котором обмолвился тот посредник, и открыть перед ним лицо, и даже заплатить ему из тех денег, что отвесил за меня сын греха аш-Шаббан, лишь бы он согласился ввести