Возвратившись обратно, Коротков захватил и привез связного немца, у которого он изъял записку, адресованную Гитлеру, от Гиммлера. Оказывается, Гиммлер находился против 1-го Белорусского фронта и командовал двумя армиями группы войск «Висла» и еще какой-то полевой дивизией. Общая оборона Берлина была поручена Гиммлеру и войскам СС.

Из записки было видно, что шеф полиции и войск СС Гиммлер командовал двумя армиями группы войск «Висла» и еще какой-то дивизией против 1-го Белорусского фронта. Гиммлер доносил Гитлеру о том, что положение тяжелое, но он примет все меры к тому, чтобы оправдать доверие фюрера.

Таким образом, мы установили, что Гитлер не от хорошей жизни погнал своего верного слугу и палача Гиммлера командовать войсками. Но все равно они не открутятся, им придется расплачиваться за пролитую кровь.

Я рассказал об этом Г. К. Жукову, он заулыбался и говорит: все равно мы им предъявим полный счет за зверства у нас в стране.

Мы с Коротковым в эти дни нередко слушали немецкое радио, благо, он хорошо знал немецкий язык и был в Берлине резидентом НКГБ.

Так вот, в Берлине, да по всей Германии, был фюрером издан приказ, что все немцы от 16 до 60 лет, освобожденные от армии, должны были включиться в борьбу с большевиками, которые шагают по Германии. Обучение возлагалось на штурмовые отряды СА с общим подчинением Гиммлеру.

Этот приказ подписали Гитлер, Борман* и Кейтель*. Кроме того, Кейтель, Гиммлер и Борман в начале апреля подписали приказ, что все города между Берлином и Одером объявляются крепостями.

Мы смеялись с Г. К. Жуковым, когда я ему рассказал об этих передачах. Раз уж немцы дошли до этого, то дело у них кончилось.

Фольксштурм это не вояки[288].

Наконец завтра наступает долгожданный день — 16 апреля, когда наши войска пойдут в последний и решительный бой, с тем чтобы овладеть гитлеровским гнездом — Берлином. У нас главный удар наносился с кюстринского направления. Четыре армии наносили удар в лоб, на Берлин, а две танковых — в обход — одна с Севера, а другая с Юго-Востока.

С вечера позвонил маршал Жуков и говорит: «Давай поедем вместе на командный пункт и будем оттуда наблюдать за ходом боя и руководить войсками».

Я спросил, во сколько. Он говорит: «Надо приехать к двум часам ночи». Так как я дорогу слабо знал на высоту, а посылал днем шофера для ее уточнения, поэтому я сказал, что приеду к нему к часу ночи.

В темноте Жуков, Телегин* и я поехали и долго крутились по лесу, наконец, подъехали к палаткам, а дальше пошли на командный пункт 8-й гвардейской армии (Чуйкова), который расположился на возвышенности — метров 80–90 высотой.

Когда поднялись, Жукову командующий армией Чуйков доложил обстановку по карте с подсветом ночными фонариками. Тут же были и другие генералы 8-й армии (артиллеристы, танкисты, связисты). Затем сели и минут 25–30 разговаривали, попили чайку, а минуты так медленно тянулись.

Все-таки у каждого из нас было хоть и боевое настроение, но возникали какие-то тревожные вопросы, смысл которых сводился к беспокойству, чтобы все получилось хорошо в этом грандиозном наступлении, ведь это последнее наступление, которым мы должны покончить с Гитлером и его сообщниками, ввергшими мир в кровопролитную войну.

С рассветом была назначена артподготовка. За 5 минут до начала мы услышали гул самолетов: это шла дальняя авиация, которая была придана фронту, и ею командовал маршал авиации Голованов, идет на бомбежку переднего края противника. Причем большинство самолетов были транспортные — Си-47. В эти дни наша авиация уже не боялась гитлеровских истребителей.

К сожалению, и в этом большом деле не обошлось без неприятности. Наши прожектористы, неизвестно почему, навели на один самолет два луча, и зенитчики от крыли по нему огонь. Самолет загорелся и полетел на землю. Также мы увидели еще горящий самолет, который пошел на снижение, но не знаем, чем дело кончилось.

Жуков, увидев, что свои сбили наш самолет, страшно возмутился, приказал немедленно передать зенитчикам, чтобы прекратили огонь по своим. Бомбежка и артобстрел продолжались минут 30, затем взлетели ракеты, после чего прожектористы включили прожекторы, больше 100, которые осветили, как днем, немецкий передний край. Артиллеристы открыли по нему ураганный огонь. Ракетчики стали накрывать немцев катюшами[289].

Зрелище было невероятное. Трудно что-либо подобное себе представить, и я не смог бы описать. Немцы ответили пулеметными очередями и затихли. Достаточно сказать, что на километр фронта стояло до 120 артиллерийских орудий, а всего были тысячи орудий…

Начинало светать. Г. К. Жуков начал отдавать дальнейшие распоряжения. Пехота с криками «Ура!» пошла в атаку. Того, что мы ожидали, т. е. что пехоте, возможно, будет оказано сопротивление, ничего не было. Мы видели, как вначале пехота шла развернутыми отделениями, а когда увидели, что немцы не оказывают сопротивления, то пошли взводными колоннами.

Подождав еще немного, я сказал Жукову, что хочу проехать к переднему краю немцев, посмотреть. С командного пункта было видно, что уже наши войска продвинулись километра на полтора. Взял свой бронетранспортер, сел в «Додж» и поехал. Так как мы находились на плацдарме по ту сторону Одера, то нам не пришлось пересекать эту реку.

Когда мы подъезжали к переднему краю немцев, то увидели изломанную линию окопов. Было уже светло. Почти каждый метр был изрыт артиллерийскими снарядами, реактивными катюшами или авиабомбами.

Подъехав вплотную к окопам, мимо которых прошли уже наши части, я остановился, вышел и посмотрел, что там есть. Оказалось, в окопах разрозненно сидели, прижавшись друг к другу, немцы, все в грязи, испуганные, некоторые из них раненые. Там же в окопах валились и убитые.

Я приказал через переводчика вылезти немцам из окопов. Как и полагается дисциплинированным немцам, они еще в окопе подняли руки кверху и начали жалобными голосами говорить: «Гитлер капут». Когда вылезли, я коротко спросил, кто они, но все вопросы оказались напрасными, у них был безумный вид, они ничего не соображали и только повторяли: «Гитлер капут». Видимо, их ошеломила арт- и авиабомбежка и они потеряли рассудок.

Я поехал дальше. За передним краем, километрах в двух, стоял отдельный каменный особняк. Впереди его был немецкий окоп.