А потом все встало на свои места, как в уравнении. Казалось бы несовместимые ценности вдруг соединились у нее на глазах. Ханна лежала в постели и комкала бумажку с именами американских и британских исследователей, пока у нее перед глазами проходили все составные элементы: Йоханнес. Самоубийство. Сознание. Нильс. Система. Тридцать шесть. Она знала, что должна двигаться дальше, прочь из этого тела.

И она знала, как спасти Нильса.

— Интересно, насколько плохо обстоят дела? — прошептала она себе под нос, сбрасывая одеяло и рассматривая свое изувеченное тело. Нельзя сказать, что ситуация от этого прояснилась, большую часть тела скрывали повязки. Может быть, это из-за рождественских украшений, которые развесили в палате медсестры, или из-за химических веществ, которыми ее пичкали, но вид тела в повязках вызвал у нее детские ассоциации с рождественским подарком. Не хватало только бантика, и тогда ее смело можно было бы положить под елку.

Она попробовала свесить ноги с кровати, но они не поддавались.

— Ну же! — новая попытка, в которую она на этот раз вложила все свои силы. Проступивший на коже холодный пот повторял рисунок боли: шея, спина, бедра. Но она не сдавалась, и ей все-таки удалось опустить ноги на пол. Она постояла немного и быстрым движением выдернула из руки капельницу. Почувствовала, как теплая кровь стекает между пальцев, и попыталась сжать руку другой рукой, чтобы остановить кровь. Потом Ханна направилась к двери.

В Королевской больнице тоже экономили электроэнергию. Свет зажегся только после того, как она проковыляла мимо датчика. Не считая медсестры, спешившей куда-то в другом конце коридора, вокруг никого не было. Она едва ковыляла. Икру так сводило судорогой, как будто пол вцеплялся ей в ноги. Она даже приблизительно не представляла, в какой части больницы находится. Ей навстречу по коридору шли двое врачей. Ханна юркнула в первую подвернувшуюся палату, закрыла за собой дверь и застыла в ожидании.

— Ого, как быстро, — сказал голос за спиной. Ханна была ошеломлена. Голос принадлежал девушке лет двадцати, с гипсом на шее. Она говорила с трудом: — Мне очень больно, поэтому я вас вызвала.

Ханна подошла на шаг ближе. У девушки, похоже, была сломана шея, она не могла даже приподнять голову.

— Нет, я не медсестра, я такой же пациент, как и вы.

— Просто ошиблись дверью?

— Да.

Они смотрели друг на друга, пытаясь подобрать слова, которые придали бы смысл этой ситуации.

— Выздоравливайте! Я надеюсь, все будет хорошо, — сказала Ханна и вышла, физически ощущая при этом разочарование девушки. Но у нее нет времени, ей нужно найти Нильса.

— Что вы здесь делаете? — Ханна столкнулась с медсестрой нос к носу. — Вы должны лежать в постели. — Она старалась говорить мягко, но усталость и злость в любую минуту были готовы прорваться наружу.

— Но мне нужно найти… — Ханна поняла, что держит медсестру за руку, опираясь на нее, и скорее всего упадет, как только ее выпустит.

— Нет, вы должны оставаться в постели. Вы попали в очень серьезную аварию, вам нужен покой.

— Я должна найти Нильса. Помогите мне, пожалуйста.

Ханна вырвалась и даже пустилась бежать трусцой по коридору, сама не представляя, откуда у нее взялись на это силы. За спиной слышался крик:

— Эй, помогите! Сюда!

Ханна упала и ударила рукой подбежавшую к ней медсестру. Удар не был сильным, но пришелся по щеке. Ее окружили люди в белых халатах, и Ханна не представляла, откуда они взялись и где были еще секунду назад.

— Она меня ударила, — чуть не плача сказала медсестра.

Чьи-то сильные руки подняли Ханну. Она потянулась к медсестре и прошептала:

— Извините, — но сомневалась, что медсестра смогла ее услышать.

Ее уложили обратно в постель и снова поставили капельницу. Ханна сопротивлялась:

— Оставьте меня!

Успокаивающие голоса твердили на все лады: отдохните, все будет хорошо, успокойтесь.

— Пустите меня! — закричала она наконец. — Нильс! Нильс!

Но ее голос отдавался эхом, так что она снова не знала, происходит это наяву или просто снится.

Четверг 24 декабря, 23.40

Может быть, сейчас по-прежнему рождественская ночь. Нильс уставился на падающий снег и рассматривал его целую вечность, пока в палате не открылась дверь.

— Нильс? Вам звонят. Это Ханна. — Ранди стояла в дверях, держа в руках телефон. — Вы сможете говорить? Она настаивала, даже убежать пыталась, чтобы вас найти.

Он хотел ответить утвердительно, но слова застряли у него в горле. Ранди протянула ему трубку. — Ханна?

— Нильс?

— Ты жива.

Он услышал, как она улыбается.

— Да, да, жива. Нильс, я должна тебе рассказать кое-что совершенно невероятное.

— Ты тоже видела?

— Полосатого младенца?

— Младенца? Ты о чем?

— Нильс. Я пережила клиническую смерть. Дважды. Второй раз она продолжалась девять минут.

Нильс смотрел в окно, пока Ханна рассказывала о своей смерти и возвращении и о том, что она видела фотографию с маленькой полки. Несколько долгих секунд они наслаждались тишиной и звуком дыхания друг друга.

— Я бы так хотела тебя увидеть. — Он даже по телефону слышал ее тоску. Потом ей пришла в голову мысль: — Попробуй направить свою лампу на окно. Ты можешь? Двигать руками?

— Могу.

— И я сделаю то же самое.

Нильс пододвинул настольную лампу поближе к окну и направил луч света в падающий снег. В ту же секунду он увидел свет в окне напротив, на том же уровне, направленный на него.

— Видишь мой свет?

— Вижу.

Молчание.

— Нильс, я очень рада, что я с тобой познакомилась. Даже несмотря на то, что мы лежим здесь.

Нильс ее перебил:

— Ханна, существует прецедент.

— Что?

— Здесь, в больнице. В 1943 году. Я видел его фотографию. Его звали Торкильд Ворнинг, и у него была такая же отметина на спине. 36. Это дерматолог мне показал.

Дверь открылась, вошла Ранди.

— Пора закругляться.

— Ханна! Ты меня слышишь? Он выжил. Так что не факт, что завтра все окончится так, как мы думаем.

Медсестра остановилась прямо перед ним.

— Две минуты! — Она покачала головой и снова вышла.

— Ханна, ты можешь ходить?

В трубке раздался грохот, как будто Ханна ее уронила. Он ждал, что она перезвонит, но телефон молчал. Вернувшаяся медсестра забрала у него трубку и ушла.