Отец Александр крайне скептически относился к представлениям о святой жизни как об особой изощрённости в самоистязаниях. Он говорил: «Не гнилые верёвки и столпы и не пренебрежение баней делают человека святым, не в этом смысл христианской жизни».[107]

Отец Александр говорил: «Все агитаторы всех времён дышали одним – полным и окончательным презрением к человеку».[108]

«Каждый из нас, – говорил он, – призван стать соучастником Господа в преображении этого мира».[109]

В одной из проповедей отец Александр говорил: «Мы созданы, каждый из нас оберегаем, каждый из нас – дитя Божие, мы не можем быть ничтожными, мы об этом забыли. Вот почему мы несчастны».[110]

Владимир Ерохин

Батюшка советовал путешествовать: «Надо обладать динамикой души». Говорил: «Хорошо, что в храм надо ехать, совершать путешествие, преодолевать трудности». Ещё говорил: «Пока ноги несут, пока сердце бьётся, идите в храм».

Отец Александр любил образ подброшенного вверх камня: «Пока летит – поднимается, остановился – падает на землю, стремительно рушится вниз». Подброшенный камень был для него аллегорией души. Душа обязана трудиться, подниматься неуклонно вверх, расти. За остановкой следует падение.

Ольга Ерохина

Моей подруге, у которой много детей и она нечасто выбиралась в храм, сокрушавшейся, что она большую часть жизни проводит на кухне, отец Александр сказал: «Можно ведь и на кухне быть как в храме, а можно быть в храме как на кухне».

Тамара Жирмунская

«Когда дуют сильные ветры, – как-то очень лично, выдавая внутреннее напряжение, произносит он, – на месте остаются только деревья с мощной корневой системой. Наша духовная жизнь – это наши корни. Держимся за Небо, как Антей – за землю…»

Дважды, разными словами, отец Александр сказал, а я автоматически записала, не думая, что это его завещание: «Служить людям надо полностью, до смертного конца». И ещё: «Крест Христов – не просто знак, который мы носим. Это полная отдача себя».

Марина Журинская

Батюшка говорил: «Если у вас есть выбор: идти в храм или ухаживать за больным, то считайте, что у вас нет выбора, – нужно ухаживать».

Когда-то я во времена своей молодости наблюдала церковных бабушек. Тогда предлагалось перед ними трепетать, а отец Александр Мень говорил: «Это всё комсомолки тридцатых годов. Грехи свои отмаливают. Это очень хорошо, что они пришли в Церковь. Но они не есть носители церковной традиции». Носителей церковной традиции тогда можно было по пальцам пересчитать.

Михаил Завалов

«Из всех больших русских писателей XIX века рядом за одним столом я бы хотел сидеть только с Пушкиным», – сказал он как-то во время застолья.

Отцу Александру был бескорыстно интересен каждый встречающийся человек – «маленький» или «большой», и люди в его орбите становились значимее для себя самих и для других. А «если все вокруг нам кажутся идиотами, то это, скорее всего, наша проблема», – сказал он мне однажды.

Зная наши привычки и ту социальную форму поведения, которую он попросту называл словом «трёп», батюшка резко говорил: «Все разговоры после полуночи – от лукавого». И рисовал картинку моей жене: часы с кукушкой, возвещающей полночь, торчащие из-под одеяла две головы и титр: «Спать!»

К работе, профессии отец Александр относился серьёзнее, чем большинство окружавших его христиан. Он ненавидел непроизводительный труд, считал всякую халтуру – грехом, ужасался, когда неофиты бравировали тем, что работают кое-как на советской работе: «Да ведь мы проводим на работе треть, если не больше, своей сознательной жизни!» Говорил, что почти нету профессий нехристианских, «ну, может быть, профессия палача», а так хоть «морковкой торговать – нужное людям служение».

Отец Александр так говорил об алтарниках с двумя высшими образованиями или о храмовых интеллигентных истопниках: «Мистика на самообслуживании: всё противно, а я уйду, буду с Богом наедине… В юности у меня тоже было такое искушение. Но любовь требует идти в мир». Скорее он призывал искать хорошую, интересную и полезную людям работу, куда можно себя вкладывать.

«Да, жизнь – это болото, куда ни глянь: болото на работе, прокисание в семье, маразм нашей церковной жизни. Но вера нам на то и дана, чтобы по этому болоту ходить!» (Я хорошо помню, что это было сказано нам с женой по дороге – между станцией Пушкино и Новой Деревней.)

Отец Александр говорил: «Надо быть скептиком – ради истины. Если в нас живут крокодилы, не стоит принимать их за ангелов».

Священник Владимир Зелинский

«Конец мира может наступить сейчас, когда мы с вами беседуем, – говорил отец Александр, – но какой смысл строить свою жизнь на испуганных домыслах? Научиться жить в начале христианской эры куда разумнее и отважней».

Помню, как, стоя у окна в своём кабинете и обернувшись на перезвон лаврских колоколов, Вы сказали: «Видите, живу под покровом преподобного Сергия, всегда чувствую его близость».[111]

Григорий Зобин

Батюшка говорил, что ксенофобия – ненависть к чужому – досталась нам в наследство от мира биологического, к которому мы одной своей половиной принадлежим. «Многие животные, – говорил он, – чтобы уцелеть и прокормиться, сбиваются в стада и стаи. Свободой там и не пахнет: иерархия, жёсткая власть вожака… В древности люди объединялись в племена с той же целью: для защиты от врага. Отсюда и неприятие “чужака”, подозрительность по отношению к нему и стремление найти “своего” по видовому признаку. Всё это дожило и до наших дней. Так, например, даже в лагерях складывались своего рода землячества: русский старался прибиться к русским, грузин к грузинам, еврей к евреям и т. д. В основе всего этого лежит закон биологии. Но с тех пор, как миру было проповедано Евангелие и прозвучали слова апостола Павла о том, что во Христе “нет ни эллина, ни иудея”, людям открылся иной закон – закон Духа».

Александр Зорин

От антропогенеза мы перешли к разговору о войне и о христианском отношении к убийству. «Сейчас уже звериная природа войны очевидна для всех, – сказал батюшка. – Любое убийство, чем ты его ни оправдывай, всегда отвратительно. Сатанинский характер его несомненен. Оно разрушает душу. Но пока этот мир существует, необходимость в профессии военного, по всей вероятности, будет всегда».

Отец Александр стал говорить о христианском отношении к жизни. «Оно, – сказал батюшка, – лучше всего выражено в одной строке Мандельштама – “взять в руки целый мир, как яблоко простое”». Мандельштам был одним из любимейших поэтов отца. Батюшка говорил, что Мандельштам с невиданной глубиной чувствовал христоцентричность всего творения, сумел до конца осмыслить учение эволюционистов, в результате чего и написал стихотворение «Ламарк», где показал, как теряет смысл само существование мира и человека, когда оно оторвано от Бога.